Книга Бульон терзаний - Ольга Лукас

– Капитан – ладно. А второй кто?

– Полозов. Но он возгордился, к телефону даже не подошел. Жена ответила, очень нелюбезно.

«Лехе позвонить!» – подумал Владимир.

– Ты, если не зазнался и не в маразме – записывай время, адрес, вот это все, – продолжал тараторить знакомый. – И готовься там до ночи сидеть, если у начальства будут дела поважней, а они будут. Только предупреждаю сразу – продюсер сейчас по всем вопросам советуется со своей новой любовницей. Поэтому – никаких намеков никаким девицам, которые там будут ошиваться, а то вдруг на нее нарвешься, а она не любит, когда ее кадрят старички вроде нас с тобой.

– Не собираюсь я никого кадрить! У меня женщина есть любимая. Мы с ней в театры ходим. А за предложение – спасибо.

Собственно, да что он теряет? Сходит на прослушивание, покрутится на студии, может быть, чего и наклюнется. В шоу его, конечно, не возьмут – если им Капитан не годится. Но там же много чего делают, не только шоу. Мебельный гонорар когда-нибудь закончится. А любимую женщину после театра желательно водить в ресторан.

Вот в театр, по счастью, иногда пускают бесплатно. Бурцев, занятый на новогодних корпоративах, подарил Владимиру возможность в последний раз выйти на сцену в образе Обольянинова. В последний – потому что все в Среднем Камерном знали, что со следующего года Владимира снимут с этой роли полностью. Но одного раза достаточно. Он сыграет в последний раз, выйдет за кулисы и грустно скажет: «Пожалуйста, не называйте меня графом с сегодняшнего дня».

Владимир поехал в Средний Камерный за контрамаркой для Елены – а попал на предновогодний капустник. Прошел в зал, сел в первом ряду, по привычке. Раньше он всегда играл в капустниках, несколько раз даже сам их готовил. Рядом с ним устроилась молодежь из «Трюма» – как хорошо, что праздник отмечают все вместе: и новый состав, и старый! Появился заслуженный Кощей в сопровождении румяного крепкого правнука, дамы засуетились, старика торжественно усадили. Прискакала Варвара, Владимира не заметила, села к молодым, тут же начала о чем-то с ними шептаться. В окружении свиты спустился откуда-то с небес Капитан. Вскарабкался на сцену, присел на край, свесил ноги вниз. Поприветствовал всех, пошутил по случаю, пообещал новых спектаклей и ролей, поздравил «Трюм» с триумфом. Владимир уже знал об успехе «Диканьки» – нашептали. Премьера прошла с переаншлагом, зрители стояли, сидели на ступеньках, устраивались везде, где только можно было сидеть и стоять. То же самое было на втором представлении. И на третьем. За две недели о «Диканьке» было столько публикаций, сколько в последние десять лет о Среднем Камерном не набиралось за год. Поэтому модную премьеру немедленно перевели на большую сцену, оставив, впрочем, студентов в подвале для новых экспериментов.

Капитан снова пошутил, помахал рукой кому-то из опоздавших и легко спрыгнул со сцены. Все так демократично и просто, совсем как раньше. Свита почтительно привстала, он занял свое место, свита села. На сцену выскочил пожилой подвижный комик Титов и объявил первый номер. Традиционные частушки. Исполняет заслуженное трио неизвестных балалаечников.

На балалайке играл один Титов, двое других подыгрывали ему на деревянных ложках. Частушки сочиняли они же, к каждому капустнику. Это был обязательный номер, без которого просто немыслимо было представить праздник в «Среднем Камерном». Когда Владимир только пришел в театр – балалаечники уже были «заслуженным трио».

Пропели здравицу Капитану. Спели о зрителе, который не выключил мобильный телефон. О зрителе, который слишком рано пришел в буфет и искал в меню действующих лиц и исполнителей. О том, как в Зойкиной квартире поселился новый граф. Последняя фраза потонула в общем хохоте, Бурцев свистнул в два пальца, вскочил с места, потом сел. Видно, авторы попали в точку. Надо будет списать слова. Спели и о «Трюме», вполне доброжелательно, и о «Чайке», и об актрисе, которая с репетиции отпросилась на съемки, со съемок – на репетицию, а сама поехала на свидание, – словом, обо всем, о чем можно было спеть. Раскланялись, ушли под общие аплодисменты. Вернулись и на бис исполнили десятку лучших частушек прошлых лет. Потом был танец мальчиков-зайчиков: пантомима безбилетников, затем Титов объявил выступление «Трюма».

Пока молодые дарования у него за спиной расставляли декорации, заслуженный балалаечник напомнил, что в программе театра со второго по двенадцатое января значатся всего два спектакля: «Витязи Лукоморья, или Трое против зла» (бывшие «Три брата и Кощей») – каждое утро, и «Диканька» – каждый вечер.

Наконец декорации, в которых Владимир признал дуб с золотой цепью и избушку на курьих ножках из «Лукоморья», заняли свои места, и Титов покинул сцену. Представление «Трюма» было написано в лучших традициях комедии положений. Завязка такова: три молодых артиста, задействованных в массовке и «Лукоморья», и «Диканьки», крепко отметили очередной спектакль и уснули за кулисами. А наутро вышли на сцену вместе с героями детской сказки, думая, что пора играть Гоголя. По ходу действия другие артисты пытались – не выходя из образа – указать им на ошибку, но те трое, думая, что ошибаются как раз их коллеги, тянули одеяло на себя. Владимиру это выступление очень напомнило его недавние мучения с «Горем от ума», и он отбил ладоши, аплодируя «Трюму». На этом капустник закончился, и все проследовали в буфет, к сдвинутым в ряд столам, заставленным бутылками и закусками. Капитан, в окружении свиты и приближенных, удалился к себе в кабинет. А вот такого раньше не было. Это какое-то новое, неправильное веяние.

– Капитан первым уходит с корабля, – громко сказал кто-то из молодых.

– На бал… – автоматически добавил Владимир.

– К слову, про бал. Или не к слову. Можно вопрос? – Рядом материализовался старый знакомый из «Трюма». В прошлый раз на нем был картонный нос, на этот раз он не успел снять костюм похмельного студента, героя капустника.

– Опять сигарет не хватает? – понимающе спросил Владимир, доставая из кармана портсигар.

– О, спасибо, не помешает. Я возьму четыре? – не растерялось юное дарование. – А вопрос про другое будет. Когда Титов сегодня пел частушки – он какую-то «баню имени дяди Вани» упомянул. Многие смеялись, а мы не поняли. Это не на нас намек, я надеюсь?

Владимир глазом не успел моргнуть, как его окружила Трюмная молодежь.

– Вы тогда еще в детский сад ходили! – покровительственно улыбнулся он и взял элегический тон. – О, это такая старая история! Когда на сцену Среднего Камерного, прежнего еще, перенесли дипломный спектакль моего курса, «Зойкину квартиру», здешние старики обиделись и ушли. Мол, был театр с традициями, а стал проходной двор. Организовали свой собственный театр, под руководством самого-самого заслуженного старца. У него были связи, ему выделили помещение, и всякое такое. Думали старики, думали, как назвать детище. Все названия разобраны. Решили – пусть будет театр имени какого-нибудь уважаемого классика. Так ведь и классики разобраны. Заслуженные напрягли извилины и решили – пусть будет «Театр имени дяди Вани». И премьерный спектакль одноименный забабахали. После этого у них начался кризис идей. Не знаю, как там они сейчас, боюсь, что умерли все, а молодежь они брать боялись, чтобы опять не получился проходной двор и «Зойкина квартира». Часть помещений «Театра имени дяди Вани» сдают в аренду, кафе, магазинам. Они постоянно меняются. А в подвале, вроде вашего, только, конечно, гораздо хуже, поселилась некая сауна, предлагающая сомнительные услуги. Сауна носит в народе прозвание – «Баня имени дяди Вани». Говорят, по ночам там оргии устраивают, голые люди вырываются из сауны в клубах пара, лезут на территорию театра, бегают по сцене, оставляя влажные следы. Однажды разгоряченные вакханки, раскачиваясь на занавесе, сорвали его. Вот так.