Книга Германия на заре фашизма - Андреас Дорпален

Перед призывом к чувству долга и повиновению Папен не устоял. В конце концов, разве эти обязанности не выше, чем партийная дисциплина? И он взял протянутую руку маршала. А Шлейхер, находившийся в соседней комнате, тут же вбежал, чтобы поздравить нового канцлера.

Таким образом, через всю историю назначения Папена красной нитью проходят напоминания о «старой дружбе» и просьбы о «личном одолжении». Шлейхер начал с того, что попросил его помощи в порядке дружеской услуги. Гинденбург также настаивал, что Папен должен помочь ему справиться с создавшимися трудностями, практически поставив знак равенства между его собственными заботами и тревогами страны. Брюнинг, утверждал он, хочет продолжать издавать «чрезвычайные декреты»: он не понимает, «что я не могу запретить вооруженные формирования только нацистам». И далее: «В какое положение он меня поставил? Теперь меня переизбрали левые, а правые, среди которых всегда находился я, от меня отвернулись». Когда Папен принял назначение, он сделал это скорее так, как ««подполковник» принимает приказ от своего «(фельдмаршала», а не как политический лидер, достигший соглашения с главой государства.

Остальных министров Гинденбург убедил аналогичным образом, а Гейл, которого сам президент выбрал на пост министра внутренних дел, высказался совершенно откровенно. У него были серьезные сомнения относительно взаимопонимания между Шлейхером и нацистами, и он вовсе не был уверен в постоянстве сдвига вправо. Гинденбург постарался разуверить его по обоим пунктам: он потребует письменные обязательства от Гитлера, что же касается продолжительности перемены курса вправо, то «<вы меня знаете. Если я издал приказ, то его неуклонно придерживаюсь. Если я решил, что пойду на сближение с правыми, то не отступлю». А потом настало время неизбежного напоминания о солдатском долге: «<У меня больше никого не осталось. Вы не сможете покинуть в трудной ситуации своего старого командующего». Гейл дал свое согласие, но, как он позже писал в своих мемуарах, у него «было ощущение, что меня вынудили взять на себя обязательства вопреки своим убеждениям. Я согласился не потому, что был уверен в правильности решения, а подчинился приказу после напоминания о солдатском долге». В том же ключе Нейрату было предложено взять на себя министерство иностранных дел – он должен был выполнить обещание, некогда данное им Гинденбургу. Граф Шверин фон Корсиг тоже согласился войти в кабинет только после личного обращения маршала. А Эльц – Рюбенах, в свою очередь, был личным другом Папена.

Небрежность, почти цинизм, с которым формировалось правительство, возможно, лучше всего иллюстрируется рассказом барона фон Брауна о его назначении. Шлейхер, который не имел споров с Брюнингом относительно аграрной политики и согласился с необходимостью экспроприировать и разделить обанкротившиеся поместья, хотел убедиться, что новый кабинет не подвергнется атаке аграриев – это всегда серьезно заботило и Гинденбурга. Поэтому он попросил закоренелого врага Брюнинга графа Калькрейта – президента Земельного союза – подобрать кандидатуру на пост министра сельского хозяйства. Калькрейт назвал барона фон Брауна. Как вспоминает Браун, граф пришел к нему в конце мая и сказал, что падение Брюнинга произойдет со дня на день, после этого Папен приступит к формированию нового кабинета, и новый канцлер, так же как и Земельный союз, просит его стать министром сельского хозяйства. «Если я хотел во всем этом участвовать, то должен был пойти к Папену тем же вечером». Браун пошел. «<Папен принял меня со свойственной ему приветливостью и сказал: «(Дорогой Браун, не хотели бы вы сформировать вместе со мной кабинет джентльменов и стать в нем министром сельского хозяйства?» Браун согласился. «<Я давно знал Папена» <..> Я считал его настоящим джентльменом и тогда, и сейчас».

Новый кабинет объединяла не только его социальная однородность, но и тесные социовоенные отношения, которые связывали его с Гинденбургом. «Когда мы давали присягу, – позже написал Браун, – создавалось впечатление, что президент абсолютно счастлив и доволен новым кабинетом. <..> Папен, Гейл, Эльц и я раньше служили в потсдамских гвардейских полках, Шлейхер служил в том же полку, что и Гинденбурги – отец и сын. Гюртнер был баварским артиллеристом, Нейрат был из вюртембергских драгун, а Корсиг – из померанских драгун». Как заметил Брахер, офицеры собрались вокруг своего генерала.

В политическом плане кабинет был не менее однородным. Руководствуясь предпочтениями Гинденбурга и своими собственными, Шлейхер собрал правительство, которое было непартийным в чисто техническом смысле – оно не было связано ни с одной партией напрямую. Но поскольку все его члены разделяли одинаковые взгляды – монархические, антидемократические, предпринимательские, – оно фактически было даже более партийным, чем правительство Брюнинга. Уклон кабинета вправо вовсе не говорил о том, что он будет полностью игнорировать нужды социал – демократов. Как было метко замечено, правительство Брюнинга было «государством над партиями». Правительство Папена оказалось «консервативным государством над партиями».

Благодаря своей односторонней ориентации на специфические социальные и политические интересы Гинденбурга новый кабинет почти не имел народной поддержки. Брюнинг мог рассчитывать, по крайней мере, на поддержку миллионов социал – демократов и центристов, и, хотя ее все равно было недостаточно для обеспечения большинства в рейхстаге, все же их поддержка имела весьма полезный психологический эффект. А правительство Папена было обязано своим существованием только поддержке Гинденбурга. Этот фактор являлся чрезвычайно серьезным, поскольку представлялось маловероятным, что маршал для поддержки правительства будет бросать свой авторитет на чашу весов чаще, чем он делал это до сих пор. Правительство Папена не состояло, как утверждают некоторые источники, из юнкеров. Только три его члена – Гейл, Браун и Корсиг – могли быть отнесены к таковым. Но явное преобладание аристократов не могло не обозлить нацию, которая, по большей части, презирала знать как класс и с пренебрежением относилась ко всем монархическим устремлениям. Для большинства немцев режим Папена стал отступлением к далекому прошлому, куда они вовсе не стремились вернуться. Уже только поэтому нацисты не стали бы терпеть Папена долго, если хотели сохранить уважение своих сторонников. Но эти факты Шлейхер, как правило очень чувствительный к подобным вопросам, предпочел проигнорировать. Даже критика таких дружественных средств массовой информации, как «Тат», не поколебала его уверенности в своей правоте.

Шлейхеру предстояло очень скоро убедиться, насколько ошибочными были его расчеты. Его переговоры с Гитлером, казалось дававшие ему уверенность в лояльном отношении к его планам, на деле оказались пустым звуком. Теперь Гитлер наотрез отказался считать обязательством свое обещание поддержать правительство Папена. Когда Папен заговорил о письменных обязательствах, ему был дан ответ, что отношение нацистской партии к правительству будет зависеть от отношения правительства к ней. Одновременно Папену напомнили, что его главной задачей является роспуск рейхстага, проведение новых выборов и восстановление полной свободы для «невероятно угнетенного национал – социалистического движения» в деле организации, пропаганды и демонстраций. Правда, гарантии того, что все эти меры обеспечат Папену поддержку нацистов, все равно даны не были.