Книга Возвращение в Египет - Владимир Шаров

Раньше о них только это и знали, но в прошлом году по Москве поползли слухи, что именно те, кого они поминают, в пятьдесят третьем году своими телами напрочь перегородили эту самую Неглинку, не знающую света Божьего, стиснутую, загнанную под землю несчастную реку. А ее ни в коем случае нельзя было трогать, потому что, давно уже неся туда наши грехи, Неглинка течет прямо в ад. Теперь же, когда ее запрудили, зло, что копилось больше сорока лет, вот-вот вырвется на волю и затопит всё окрест. Еще стали говорить, что композитор Прокофьев недаром умер в один день с Иосифом Сталиным. Он был взят вождем, чтобы написать кантату, распевая которую Сталин и все, кто на Трубной добровольно вызвался его сопровождать, должны были торжественно вступить в Рай. Но вождь его музыкой остался будто бы недоволен, отчего бедствия должны еще более усилиться.

В свою очередь, поминавшие тех, кто погиб при коронации Николая II, собираются на Ходынском поле не утром, а еще с вечера 17 мая, как и тогда, в девяносто шестом году. В Москве в это время и ночью уже тепло. Ходынка – место весьма занятное. Ты всю жизнь прожил в Хамовниках, подле Новодевичья, и, возможно, не знаешь, что прежде здесь были артиллерийские стрельбища, и от Сокола, дальше на север и запад, вдоль старых дорог до сих пор то и дело попадаются невысокие красного кирпича казармы. Мне они всегда напоминали возвращающиеся с учений маршевые батальоны. Теперь, это видно и по карте, Ходынские полигоны позакрывали, и официально вся территория отдана под обычный городской аэродром. Однако используется в этом качестве он от случая к случаю. Несколько лет на вой самолетных турбин жаловались жильцы окрестных домов, от них отбивались без труда, но затем обывателей поддержали люди в больших погонах, отвечающие за безопасность, а это уже сила. Слышал, что они устали бояться, что однажды какой-нибудь разочаровавшийся в жизни летчик решит спикировать на Кремль: от Ходынки до его башен ровно пять километров, «подлетное время», как его называют, меньше минуты, а за такой срок противовоздушная оборона и рта раскрыть не успеет. В общем, с лета прошлого года на Ходынском поле садятся лишь легкие одномоторные самолеты да вертолеты. Вдобавок лишь вечером, когда начальство из Кремля разъезжается по дачам. С моего балкона видна часть поляны. В закатном солнце вертушки летят медленно, без обычной авиационной лихости, и, прежде чем сесть на полосу, как стрекоза, зависают.

Для таких, как ты и я, Ходынка оживает лишь два раза в году – за неделю до Дня Победы и снова за неделю до Октябрьских праздников. В первые дни мая и ноября именно сюда из подмосковных гарнизонов, из Тучково, Красноармейска и Голицино, перебрасываются части Таманской дивизии и дивизии имени Дзержинского, по необходимости и другие войска. Несколько ночей подряд на Ленинградке перекрывают движение и, разворачиваясь напротив стадиона «Динамо», на Ходынское поле вперемешку с танками едет моторизованная пехота, двигаются, стараясь не задеть электрические провода, артиллерийские установки и установки залпового огня, ракеты ближнего и среднего радиуса действия.

В четырнадцать лет, как-то гуляя по аллее, я случайно оказался посреди всего этого ада. Земля дрожит и ходит ходуном, вокруг воет, скрежещет. Пожалуй, мне тогда наглядно и на всю жизнь объяснили, до чего же мал и жалок человек. В общем, за одну ночь Ходынка возвращается назад, снова делается полигоном. Солдаты, прибыв на место еще затемно, при свете фар где-нибудь с края поля правильным каре расставляют палатки и уже на рассвете начинают готовиться к параду. День за днем, с перерывом на короткий ночной отдых люди и техника, как на плацу, на длинных взлетно-посадочных полосах самозабвенно оттачивают шаг и равнение, чтобы пройти по Красной площади не хуже прошлогоднего.

В сущности, для местных не секрет, что статус городского аэродрома – прикрытие, а так Ходынка как принадлежала, так и сейчас принадлежит военным. Нужна она им отнюдь не из-за двух парадов. Под и вокруг этого огромного зимой занесенного снегом, а летом цветущего луга, где среди трав и прочих полевых растений гудят пчелы, над ними, кувыркаясь в воздухе, распевают жаворонки, а еще выше, нарезая круг за кругом, парят ястребы, находятся десятка полтора заводов, делающих корпуса, двигатели и прочую оснастку самолетов. Все наши главные авиационные КБ. С тридцатых годов через ангары, что стоят ближе к периметру, но, в общем, разбросаны без какого-либо порядка, они время от времени, но тоже ночью, выкатывают на взлетные полосы прототипы, опытные образцы и уже готовые машины, чтобы испытать узлы, которые невозможно проверить в цехах под землей. Когда же государственная комиссия признает самолет нужным стране и пригодным для серии, здесь же, на Ходынском поле, его впервые поднимают в воздух, и, если всё проходит штатно, перегоняют для окончательной доводки на номерные военные заводы в Куйбышев, Иркутск или Хабаровск.

Раньше КБ размещались только под аэродромом, но после войны, ища для своих цехов новые пространства, пустоты, они неустанно рыли и рыли, и теперь в округе нет такой улицы, жилого квартала, под которым бы не строили самолеты. Так заводы стараются не попадаться на глаза и особо никому не докучают, о них вспоминаешь, лишь когда на одном из подземных стендов гоняют на предельных оборотах мощные турбины и вместе со станиной, так же мелко и певуче начинают дрожать пол и стены в твоей квартире, да случайно оказавшись рядом с обычным подъездом обычного дома, из которого, когда завершается смена, один за другим, нескончаемой цепочкой идут и идут аккуратно одетые усталые люди.

Ради этих КБ аэродром в незапамятные времена окружили бетонными, в рост человека, плитами, но охраняется он сейчас плохо. Лишь в дни, когда на Ходынке стоят войска или должны испытывать новый самолет, здесь, и то нечасто, можно встретить солдата с автоматом и с овчаркой на поводке, а так поломанный, изъеденный дырами забор никому не помеха. Живущие по соседству – на Хорошевских и многочисленных Песчаных, изо дня в день, обычно ближе к вечеру, мирно играют тут с детьми или выгуливают своих собак совсем не бойцовых пород. Особенно хорошо на Ходынке летом. Вдоль взлетных полос военными инженерами сделан неплохой дренаж, и по обеим сторонам от бетона идут широкие, никак не меньше полукилометра, полосы настоящей ковыльной степи. В молодости, помню, будто пьяный, бредешь себе, спотыкаясь, путаясь ногами в этом густом, сбитом в колтуны разнотравье и не помнишь ни о каком городе.

Те, кто собирается тут с вечера 17 мая, от местных, в сущности, ничем не отличаются. Никто никуда не спешит, люди просто гуляют, то и дело останавливаясь, чтобы полюбоваться полевым цветком или облаком над Курчатовским институтом, окрашенным оранжевым предзакатным солнцем. Естественно, что ни солдатам, ни милиции разгонять их и в голову не приходит. Многие Ходынцы приезжают сюда целыми семьями, с детьми, которым тут привольно, будто на даче, с бабушками и дедушками, другие прогуливаются в одиночестве, и опознать членов братства можно единственным способом – каждый держит в руках аккуратный вышитый крестиком холщовый мешочек, в котором, как и тогда, в девяносто шестом году, лежат царские подарки: сайка, кусок вареной колбасы, обычно докторской, пряник и эмалированная кружка. Да еще по тому, что при встрече они вежливо, даже церемонно раскланиваются, вместо же приветствия просят прощения у только что коронованного монарха, сокрушаясь, что своим недостойным поведением и своими смертями испортили ему великий праздник – день восшествия на престол. Слова взяты членами братства из покаянного адреса – он от имени всех бывших на Ходынском поле в тот злополучный день, мертвых и живых, был двадцатого августа 1896 года опубликован в главных российских газетах – и никогда не меняются.