Книга От полуночи до часа кошмаров - Вольфганг Хольбайн

— Отпустите меня, о, пожалуйста, отпустите меня, — скулил Карл сдавленным голосом, не глядя на меня. Казалось, он меня не узнал, возможно, он вообще не воспринимал окружающую реальность, а находился со времени обвала в шоковом состоянии, и его обезумевшее сознание переместило его в другую реальность. — Я все для вас сделаю, все, что вы пожелаете, — жалобно стонал он хриплым, но при этом очень пронзительным голосом. — Я заявлю на себя в полицию, в связи с нацистским золотом, я все сделаю… только пожалуйста, не оставляйте меня одного.

— Карл? — я перебил его хаотичный, бессвязный набор слов и осторожно дотронулся до его плеча. — Это всего лишь я, Франк. Что случилось? Вы ранены?

Хозяин гостиницы вздрогнул, а потом взглянул на меня расширенными от страха глазами, Его лицо было бело как стена. Струйки высохшей крови тянулись через все его землистого цвета лицо, вся верхняя часть его тела и руки тоже были выпачканы огромным количеством крови. Я испустил испуганный крик и инстинктивно отшатнулся от него. При этом я наступил на что-то маленькое, что лежал на полу, и оно звякнуло, шаркнув об пол.

Кинжал Наполы!

Мое сердце внезапно замерло в груди, я испуганно смотрел на оружие, лежащее на пластиковом покрытии пола, которое угрожающе блестело в свете моей зажигалки. Кто, черт возьми, принес этот кинжал сюда? Он крепко сидел в спине Стефана, и я точно знаю это, потому что я прикрыл Стефана вместе с кинжалом брезентом, и только после этого я ушел из прихожей и вернулся к остальным. Кто взял его оттуда и кто так сильно ранил им Карла?

Тут я заметил какое-то логическое несоответствие в моих рассуждениях. Я видел, что хозяин гостиницы был весь перепачкан кровью, целой кучей крови, если точнее. Но я не заметил на нем ни одного ранения, из которого могло бы вытечь столько крови.

И тут я взглянул, в страхе увидеть самое худшее, в направлении Эда, которого я принял за спящего, чтобы повнимательнее его рассмотреть. Но худшее, которого я так боялся, было ничто по сравнению с тем, что я увидел, когда поднес к нему на вытянутой руке слабое пламя зажигалки.

Эд без движений полулежал на садовом кресле, но его глаза были широко раскрыты. Его рот был открыт, густая, темная кровь стекала по губам, капала на рубашку, образуя ужасное пятно, размером почти до пояса. Кожа, в тех местах, где она не была испачкана кровью, приобрела серо-желтый цвет. Кто-то перерезал ему горло и вырезал на лбу свастику.

Это было уже слишком для меня. Внезапно все вокруг меня начало вращаться. Я уронил зажигалку и, едва держась на ногах от слабости, задыхаясь, склонился над раковиной. Там дрожащей рукой я открыл кран, надеясь, что холодная вода остановит рвотный позыв и успокоит тошноту, но это не помогло. Стресс прошедшего дня, смерть адвоката, убийство Стефана, обвал, падение в шахту, постоянные приступы мигрени, два обморока, безумные истории, видения, фантазии, эмоциональные перегрузки — все это давно уже превысило предел того, что я мог вынести, и уже приближалось к той точке, когда отказывают тело и душа. Я чувствовал, что я не далек от того, чтобы впасть в кому, из которой я уже никогда не вернусь, чтобы защитить себя от всего того, что эта жизнь — эта проклятая ночь! — еще могла мне преподнести. В моем желудке начались сильные спазмы. Меня вырвало в раковину, и я мешком плюхнулся на задрожавшие колени.

— Извини, меня окликнула Элен, — услышал я голос Юдифи, которая, наверное, была недалеко от меня, у входа, наверное, на полпути через вестибюль. И все-таки ее голос звучал так приглушенно, как будто она была очень далеко. — Док на пути к улучшению. Твой трюк с шахтой подействовал на нее так, что вставил на место какой-то винтик у нее в голове.

Луч фонаря достиг кухни на несколько мгновений раньше, чем в нее вошла Юдифь.

— Кто-то выкрутил главную пробку здесь, в распределительной коробке, подожди.

В следующую секунду в кухне ярко вспыхнул свет и у меня сразу заслезились от яркого света глаза, во всяком случае, я могу этим прикрыть то, что до этой минуты тщательно сдерживал слезы.

— Ну что, у вас тут все в порядке? Ты…

Она замолчала. Конец ее предложения потонул во вздохе ужаса, когда она вошла на кухню и включила свет. Я не видел ее. Вкус желчи и желудочного сока еще стоял у меня во рту и в горле, когда я снова, уже в ярком свете неоновой лампы под потолком, взглянул на Эда и увидел смешанное выражение удивления и огромного страха, превратившее лицо Эда в страшную гримасу. Глубокий боковой разрез на горле, доходящий, должно быть, до самых шейных позвонков, проходил от сонной артерии почти до самого затылка, как будто трусливый убийца напал на него сзади. Должно быть, кровь била фонтаном из разреза, потому что она брызнула на стену над столом примерно в двух метрах от тела, попала на Карла, налипла ему на лицо, на его одежду и даже на волосы. Я старался не представлять себе того момента, когда клинок разрезал сонную артерию Эда, но это мне не удалось. Карл должен был пережить нечто ужасное. Если он не сделал этого сам.

Почти насильственно я оторвал свой взгляд от ужасной картины и повернулся к Юдифи, которая все еще, замерев, стояла в дверном проеме и, дрожа, затаив дыхание, смотрела на Эда, тело которого безжизненно висело на стуле. Только то, что ее вид был немного лучше, чем у Эда, говорило о том, что она еще жива. Уже в слабом свете прожектора во дворе я заметил, как плохо она выглядела, но теперь я во второй раз испугался, увидев ее при полном освещении. Она была совершенно промокшая и запачканная цементной пылью, а дождем размыло пятно, которое оставила кровь, вытекшая из раны на ее руке, и оно не смылось, а стало только больше, так что вся ее футболка была в крови, только в разных местах оттенки красного были немного разные. После объятий и прикосновений, которыми мы обменялись в темноте, наверное, и сам я выглядел ненамного лучше. На ее лице застыла испуганная, залепленная запекшейся кровью гримаса. Юдифь тихо заплакала, все еще не выходя из оцепенения.

Я с трудом выпрямился, отошел от раковины, подошел к ней и притянул ее к себе, но у нас у обоих не было достаточно сил, чтобы поддержать друг друга, и поэтому мы просто, тесно обнявшись, опустились вдвоем на холодный кухонный пол. Чтобы ее успокоить, я хотел погладить ее по голове, но у меня не получилось. Моя рука, прикоснувшись к ее мокрым, слипшимся от цементной пыли волосам, судорожно сжалась в кулак и крепко прижала ее голову к моей груди, которая высоко поднималась и опускалась. Я слышал, как она начала плакать, дрожали ее плечи, перехватывало дыхание, и даже Карл, причитания которого внезапно прекратились, когда включили свет, начал вдруг тихо всхлипывать.

До нас донесся звук тихих, медлительных шагов. Я испуганно посмотрел на дверь и увидел, как Элен, все еще бледная как труп, медленно, неуверенными шагами вошла на кухню. Элен дрожала, как осиновый лист, и все-таки, несмотря на то что она была растрепана, промокла до нитки и лицо ее с левой стороны было одутловатым, сине-фиолетовым, в сравнении с Юдифью, Карлом и мной, она имела гораздо более благополучный вид, по крайней мере, единственная из присутствующих, она не была перепачкана кровью. Она тоже замерла на пороге, а ее взгляд испуганно и беспорядочно блуждал по помещению. Но это не был беспорядочный взгляд умалишенной, какой мы с Юдифью застали ее во дворе. Это был взгляд человека, который проверяет, знакомится с ситуацией, решает, как действовать дальше — несмотря на весь ужас, который предстал ее глазам. (Кухня и перепачканные кровью люди, в том числе и я, должны были произвести на нее впечатление, будто она зашла на скотобойню, где мясники, которыми были Юдифь, Карл и я, отдыхают в обеденный перерыв, а Эд играет роль забитого животного.) Подозреваю, что у нее в сумке была целая бутылка экстракта валерианы, которую она осушила во дворе до дна, потому что она хотя и выглядела все еще очень изнуренной и нервной, но все же не была больше беспомощной, как ребенок. Потом я вспомнил о том, что сегодня уже видел один раз, как она более-менее тайно принимала какие-то пилюли. Может быть, в них было объяснение ее такого внезапного улучшения.