Книга Синьора да Винчи - Робин Максвелл

— Кажется, на холсте пока нет никаких признаков химической реакции. Зороастр, принеси мне небольшой белый лоскут, живо!

— Что ты хочешь делать? — поинтересовалась я.

— Мы используем тело, но без головы.

Перед моими глазами поплыли ужасные образы. Одно дело — изувечить труп ранами и проколами, и совсем другое — лишить его головы!

— Сынок, — горячо зашептала я, пока Леонардо спускался по лестнице. — Нельзя же…

— Не волнуйся, мамочка — я, может, и вор кладбищенский, но, во всяком случае, не изувер. Успокойся и… доверься мне.

Как и накануне вечером, наш опыт увенчался отменным изображением. На светлом холсте проступили призрачные темные очертания груди и рук с отметинами от проколов, туловище, скругленные бедра и икры. На месте лица не было ничего. Маэстро оказался прав: раствор не успел отреагировать на солнечный свет и полностью отстирался в кипятке.

Нам всем не терпелось узнать, как же Леонардо собирается снабдить лицом почти готовое изображение на плащанице.

— Я сам буду позировать, — заявил он.

Мы молча уставились на него, не постигая его задумки.

— Осталось нанести на плащаницу лицо Христа. Где мне найти лучшую модель, чем я сам?

— Но это явное святотатство, разве нет? — осведомилась я.

— Ты отпетый богохульник, — согласился папенька.

— Этот розыгрыш понахальнее, чем даже взрывчатый мячик, — восхитился Зороастр.

— Ты дождешься, что тебя схватят! — резко пресекла я шутки подмастерья. — И сожгут на костре!

— Меня никто не узнает, — заверил Леонардо.

Он подвел меня к стене с натянутой сохнущей плащаницей.

— Посмотри сама. Выступы на теле, которых якобы касался саван, получились более темными. Таким же увидят паломники и мое лицо: линию носа, лоб с окровавленными отметинами от тернового венца, усы, бороду и скулы. Глазницы, скорее всего, выйдут совершенно незатемненными, а без глаз любое лицо узнать мудрено. Впрочем, надо сначала попробовать, да не один раз. Нам никак нельзя загубить почти законченное произведение.

Он меня ничуть не убедил. Мои материнские опасения не подчинялись доводам его рассудка, но мне ничего не оставалось, как согласиться продолжать эксперимент.

На следующий день мы уложили напудренного Леонардо на тот же стол, расположив обработанный кусок холста на месте незаполненного участка плащаницы. Зороастр принялся снова устанавливать зеркала.

— Самое трудное — пролежать восемь часов в полной неподвижности, — признался Леонардо. — Не пошевелить ни рукой ни ногой.

Это оказалось правдой. В первый день двухчасового опыта пудра то и дело проникала ему в ноздри. Леонардо чихал с такой мощью, что едва не падал со стола.

Выждав другой солнечный день, мы уже были гораздо осторожнее с пудрой. Папенька вел с Леонардо умиротворяющую беседу о том, как величайшие индийские мистики умели замедлять дыхание настолько, что по всем приметам казались окружающим мертвецами. Он не отходил от внука, руководя процессом неглубокого дыхания. После шести часов благополучного течения опыта в мастерскую вбежала бродячая кошка, каким-то образом пробравшаяся в особняк, и вспрыгнула на живот Леонардо.

Вырванный таким немилосердным способом из состояния, близкого к трансу, Леонардо заверещал нечеловеческим голосом. Мы и сами завопили от ужаса, но, опомнившись, уже не могли удержаться от смеха… и разочарования. Впервые я увидела на лице сына выражение, близкое к отчаянию. Дни становились все короче, все меньше в них оставалось солнечного света, все чаще набегали на небо хмурые дождевые тучи.

Я застала сына склонившимся над тазом, в котором он смывал с лица и бороды пудру. Леонардо засмотрелся на свое отражение, потом тяжко вздохнул. Я явственно ощущала исходившую от него безысходность. В творчестве он не ведал неудач и не привык к ним, в любом затруднении находилось какое-нибудь решение, очередной эксперимент всегда давал подсказку.

Леонардо плеснул в лицо воды и вдруг застыл, словно изваяние, в полусогнутой позе. Затем медленно выпрямился и уставился на свое отражение в зеркале. Пудра еще не сошла с его лица, но вся покрылась потеками. По бороде струились белые ручейки.

— Принесите пудру! — велел он так тихо, что одна я услышала его.

— Зороастр! — окликнула я подмастерье. — Будь добр, принеси Леонардо чашку с пудрой.

Тот кинулся выполнять поручение и в мгновение ока поставил требуемое перед своим наставником. Леонардо снова зачерпнул воды и плеснул на щеки, нос и лоб. Затем окунул руки в пудру и сильно прижал ладони к мокрому лицу, размазывая по щекам густую, похожую на гипс массу.

Я ахнула, поняв и оценив его задумку. «Что за божественный ум!» — подивилась я про себя.

— Посмертная маска, — тихо произнес Леонардо. — Снятая с живого человека. — Он обернулся и улыбнулся мне. Тестообразное месиво растрескивалось на его щеках. — Мы снимем гипсовый слепок с моего лица! — возвысив голос, объявил он папеньке и Зороастру. — Он будет абсолютно неподвижен. Ему не надо задерживать дыхание. А все двери мы закроем, чтобы ни одна кошка не пробралась! — Он разразился радостным смехом. — Почему я сразу до этого не додумался? — Леонардо по очереди обнял папеньку, помощника, потом меня. — Нам надо торопиться: никто не знает, сколько продержатся солнечные дни! Сейчас же езжай в Павию, — велел он Зороастру, — и привези бочонок с гипсом.

Тот сразу исчез.

— Если это сработает, то наша подделка тоже удастся, — сказал Леонардо. — У нас появится своя священная реликвия. Чем не вторая Лирейская плащаница с ликом Господа нашего… — Он ухмыльнулся. — Леонардо да Винчи…

Разумеется, все сработало наилучшим образом. В последний солнечный день ноября тысяча четыреста девяносто первого года наш хитроумный закрепитель запечатлел на ткани образ моего сына, соединенный с солнечным оттиском с тела неизвестного миланского покойника. Мы долго и скрупулезно выверяли положение гипсовой маски, снятой с лица Леонардо, однако на месте шеи все равно выделялась четкая разграничительная черта. Обнаружились и другие несоответствия — укороченный лоб и слишком высоко посаженные глаза, во всем остальном сходство с оригиналом было безупречным.

Поколдовав над плащаницей кистью, смоченной в закрепителе, и вывесив ее еще на день на солнце, Леонардо добавил к изображению длинные волосы. Затем, изготовив смесь из собственной крови и красноватого пигмента, он легкими мазками пририсовал кровавые пятна и потеки по линии тернового венца, вокруг раны от центурионова копья и на проколотых запястьях и ступнях. Превосходное знание анатомии оказалось в данном случае незаменимым.

Новая Лирейская плащаница вышла без единого изъяна.

ГЛАВА 35

Мы не успели как следует отпраздновать успех: я получила от Лоренцо письмо, в котором он просил меня немедленно приехать. Гонец, привезший весть, числился среди самых преданных его conditores, поэтому я отправилась во Флоренцию не без охраны.