Книга Похороны ведьмы - Артур Баневич

Но то, что он сделал, себя оправдало. Смолокура охватило пламя. Всего. Начиная от разъеденных смолой лаптей и кончая измазюканной смолой шапкой. Парень выл и горел, горел и выл. Он был сильный, поэтому ухитрился отбежать на несколько шагов, повалиться на облепленные снегом сосенки, перекатиться несколько раз. Однако пламя не сбил – не успел. У него не было шансов. Слишком много смолы, слишком много огня в слишком многих местах сразу, слишком мало снега. Ну и магкя! Пожалуй, все, что Дебрен вогнал в топорище, без потерь превратилось в облачко белого огня. И было этого всего много.

Ему удалось сесть, но этим он и ограничился. Слишком много силы ушло в огонь – практически все, что он накопил. Сердце дико колотилось, голова кружилась. Он плохо отмерил, чума и мор, перебрал, как молокосос. А топор… Чтоб его удар хватил, пса коварного. Большинство палочек дает большее сопротивление – на единицу сечения, разумеется.

Это был самый скверно разыгранный бой в его жизни. И оказался бы последним, будь у Мучека сзади третий глаз и стальные нервы. Будь у него такой глаз, он мог бы заметить, что магун, хоть и освободившийся от уз, переваливается то на левый локоть, то на правый, не в состоянии скоординировать движения. А скоординировать было необходимо, чтобы хотя бы попытаться встать на ноги. Если б у Мучека были стальные нервы, он бы сумел убедить себя: никаких чародейских фокусов больше не будет, достаточно только повернуться – и можно справиться с противником одной рукой.

К счастью, у Мучека в глазах все еще стояла картина пылающего свояка, и он умчался в лес со скоростью, доступной только самым породистым гончим псам.

Дебрен облегченно вдохнул. Повалился лицом в снег и лежал, пережидая, пока сердце перестанет метаться в груди и начнет просто стучать, пусть даже и быстро.

Шаги он не услышал. Сообразил, что не все идет ладно, лишь когда увидел над собой серое небо. Что-то перевернуло его на спину. Нет, не что-то. Кто-то.

– Испортил мне топор, – отметила лишь немногим более хмурая, чем зимнее утро, женщина.

– Ленда, – слабо улыбнулся он.

– С тобой все в порядке, правда? – Кажется, она не была в этом уверена. Если б была, то не бежала бы. А она скорее всего бежала, потому что только теперь с явной поспешностью натягивала на безволосую голову набитый снегом капюшон. – Дебрен?

– Ты жива, – сказал он.

Она поморщилась, сунула руку под капюшон, вытащила снег. Поморщилась еще сильней и опустилась на правое колено. Левую ногу, выпрямленную, отставила вбок. Возможно, поэтому уперлась рукой в грудь Дебрену. Трудно удерживаться в таком положении, пользуясь только ногами.

– Что, собственно, произошло? – процедила она сквозь зубы.

– Начал не я. Браконьеры. Они бы нас убили. За браконьерство вешают, а я их видел в лицо.

– Я не о них говорю. Спрашиваю, что ты со мной сделал. Нуда. Он успел забыть, но Ленде могло казаться, будто они всего несколько мгновений назад пытались убить друг друга.

– Не знаю, – бросил он по возможности небрежно. – Я хотел послать гангарин, получилось черт знает что. Не хочешь признать, что ты мутантка? Не надо. Изволь. Вопросами я тебя мучить не стану. Только прошу: не делай из меня дурака. Черт с ними, с видимостями. Ты такая же нормальная девка, как я трехглавый дракон.

– Я не об этом, – сказала она тихо.

– А о чем?

– Ты что-нибудь делал с моей головой?

Дебрен сел. Он был еще слаб, но в этой слабости ощущалась какая-то странная легкость. Они выжили. Оба. Наверное, поэтому. Еще никогда облегчение не было таким сладким. Интересно.

– Я боялся за тебя, – пояснил он. – Глядел, не сломалось ли у тебя что.

– Зубы проверял? – Она провела большим пальцем по губам.

Он понял. Немного удивился, но страха у него в запасе оставалось не больше, чем сил. Поэтому сделал то, чего не отважился бы сделать еще пару бусинок назад. Ответил:

– Ах. это. Я тебя только поцеловал.

Значит, тогда она не полностью сознание потеряла, коли что-то запомнила. Но и до полного сознания ей тоже было еще далеко. Иначе бы ее голубые глаза не расширились сейчас настолько.

– Что сделал?! – Она отдернула руку с его груди и тут же покачнулась. – Ты сдурел?

– Именно.

– Ты не иначе как извращенец. – Она недоверчиво вглядывалась в него.

– Так уж сразу и извращенец… Сусвок, вот он занимался запретной любовью.

– Дебрен… – Она замялась, но только на мгновение. – Я выгляжу чудовищно.

– Так уж сразу и чудовищно… Что-то чудовищное в тебе есть, не возражаю, но не во внешности. Впрочем, не стану обманывать: когда мы познакомились, ты была покрасивее. Но так всегда было, есть и, вероятно, будет. Женщина с возрастом не хорошеет, а дурнеет. Ну и что? Некоторым мужьям старые жены красавицами кажутся.

– А я уже начинала тебе верить, – сказала она с упреком. – Во что ты играешь, врун паршивый? То, что убивать меня не собираешься, это видно. – Она глянула на все еще пылающий труп смолокура. – Ну так что? Платят только за живую? Или ты только как кошка с мышкой играешь?

– Ленда, подумай хоть немного, прежде чем говорить. Я на полпути к креслу заместителя главного телепортовика. Знаешь, сколько такой заместитель ежегодно получает? А за тебя, ты не обижайся, больше пары талеров никто не даст. Подумай: кто ты такая? Наемница, вышибала в третьеразрядном борделе, пусть даже и заместительница мамы Дюннэ. Ну и что с того? Даже если б ты крепко кому-нибудь досадила, серьезной награды за тебя б все равно не дали, потому что ты примитивная баба, а закон запрещает за простых изгнанников золотом платить. И вообще завышенные награды назначать.

– За разбойника обещают столько серебра отвалить, сколько сам Енощик весит.

– Потому что Енощик скорее диверсант, чем приличный разбойник, и больше против феодальной системы горланит.

Так что он – политический преступник, а к таким относятся совершенно иначе. Я уж не говорю, что он мужчина, а то ты совсем комплексовать начнешь.

– А иди ты, – буркнула она и встала.

Дебрен еще немного посидел, наблюдая, как Ленда, хромая сильнее, чем раньше, осматривает поле боя, поднимает топор, весь черный, закопченный, с настолько обглоданным огнем топорищем, что металл ездит по нему от конца к концу. Смотрел, как она, помогая себе острием, ловко сдирает шкуру с козла и вырезает кусок мяса из обнаженного бедра. Она сознательно не глядела на него, к тому же еще и спешила. Облепленная снегом рубаха то и дело прилипала к телу, ей должно было быть очень холодно, но она ухитрялась не обращать внимания на нехватку одежды. Пока не потеряла портянки.

Села, чтобы намотать их, и только тогда зло глянула на Дебрена. В ее лице что-то дрогнуло.

– Господи. " Да у тебя весь бок в крови. – Она начала подниматься.