Книга Профессор Мориарти. Собака Д'Эрбервиллей - Ким Ньюман

Пербрайт включил свет. Я вздрогнул, оглянувшись по сторонам: в нашей приёмной висели зеркала.

— Пятьдесят лет, — сочувственно вздохнула миссис Хэлифакс, словно обращаясь к неизлечимо больному. — Это ожидает нас всех, ну, то есть тех, кому посчастливится дожить…

Пятьдесят! Именно в пятьдесят лет сэр Огестес умер от апоплексического удара. Боже, я сделался так на него похож! Железное здоровье батюшки подкосило воспаление мозга — именно из-за него в сороковых годах пришлось покинуть пост английского посланника в Персии. Я уже говорил, что первым моим языком был фарси? Но, в сущности, убил отца приступ гнева. А во всём виноват мерзкий заместитель лорда Пальмерстона. Премьер-министра тогда чрезвычайно занимало очередное заявление Гладстона об уходе в отставку, и ему было не до петиции из дипломатического корпуса. В ней отец, старый ветеран, жаловался, что его отправляют в качестве посла в богом забытый Парагвай. В итоге заместитель что-то такое ему ответил. А сэр Огестес и так всю жизнь пребывал в состоянии бешенства. Я помню его именно таким — все оттенки ярости, от лёгкого возмущения до исступления, постоянно на грани. Когда он выставлял меня из дому, его лицо сделалось пунцовым, а из ушей повалил пар. Накануне меня выкинули из Оксфорда за драку с казначеем: я хорошенько отделал подлеца и выкинул его на улицу прямо через старинное окно. Сэр Огестес швырнул мне в лицо трехпенсовую монету и заявил, что больше я не получу от него ни гроша. Его похоронили 19 октября 1864 года, в тот день я проиграл семнадцать фунтов на скачках в Аскоте, напился шотландского виски (мне нечем было за него платить) и оказался за решёткой за нарушение общественного порядка. В камере познакомился с цыганом Принцем Стенли, позже тот научил меня мастерски воровать, но потом узнал, что я оприходовал сзади его сестрицу, и полоснул по лицу ножом. Именно для того, чтобы скрыть тот шрам, я и отпустил усы. С этого, как я теперь понимаю, и началось моё медленное превращение в подобие сэра Огестеса.

Существует поверье: когда тонешь, перед глазами проходит вся жизнь… И вот теперь, на той неожиданной вечеринке, жизнь прошла у меня перед глазами и я почувствовал, что тону. Торт со свечами неожиданно меня подкосил. Я прикурил сигарету «Джой». «Салливан» мне не по душе — их курят трусливые и нахальные франты. Глубоко вдохнул дым, но мне от этого не полегчало, хотя должно было бы{51}.

Пятьдесят лет, а я всё ещё жив. Продержался целых полвека, хотя, признаться, и чувствовал себя разбитым. Три четверти моих школьных товарищей либо покоятся на поле брани, либо сгнили в чумных бараках, либо лежат под мраморными надгробиями на кладбище Кингстед. А те, кто ещё ходит по земле, превратились в седых или даже лысых старикашек со вставными зубами… и внуками. Наверное, и у меня есть внуки. Повстречаете в Катманду, Амритсаре или Зуле девчонку или мальчишку, который чем-то похож на меня, чем-то на смуглую шлюшку, а чем-то вообще непонятно на кого, — смело дайте ему пинка, а не то он или она мигом обдерёт вас как липку. Кровь Душегуба не шутка.

Почти машинально я принялся за подсчёты: родился в 1840 году, значит миссис Хэлифакс ошиблась. Мне уже пятьдесят один. Чтоб меня поимели, как французскую шлюху! Я же протянул дольше покойного сэра Огестеса!

Торт разрезали на кусочки. Судя по кислому виду, Мориарти вечеринка уже порядком утомила. Миссис Хэлифакс не погрешила против субординации и сперва поднесла торт профессору, хотя именинником был я. Но мой работодатель отказался. Красавицы увивались вокруг меня, да только их внимание — такое же приторное, как и торт, — мне быстро наскучило. Фифи оказалась «занята» с каким-то младшим офицером: утром тот отправлялся в плавание к восточным берегам и хотел напоследок хорошенько повеселиться. Полетели пробки из бутылок, и я даже не стал поднимать их с пола и проверять, нет ли там отметин от медицинской иглы. Все получили по бокалу игристого шампанского; я выпил, но не почувствовал вкуса.

Оглянулся на Софию (самое многообещающее знакомство за последнее время), но девушка отвела глаза. Видимо, услышав о моём юбилее, потеряла интерес к древнему старику. Наверное, мужчина в сорок с лишним гораздо привлекательнее пятидесятилетнего. Гречанка пила шампанское и болтала с Лей Лотос — они быстро нашли общий язык: пересказывали друг дружке, в какие именно точки на мужском теле можно незаметно вонзить иглу или стилет, чтобы причинить невыносимую боль.

Интересно, а можно мне попросить подарок на день рождения? Пусть гречанка и китаянка притащат сюда этого чертового офицера прямо в кальсонах и потренируются на нём — час-другой повтыкают ему иголки. Потом я отведу душу — изобью его до потери пульса. А утром дружки придут провожать юного негодяя на причал (он ведь отправляется в дальние края делать себе имя и наживать состояние), а он сам появится лишь в последний момент — когда корабль поднимет якорь, к которому будет привязано тело.

— Моран, вы разве не собираетесь открыть свой подарок? Пока мы все тут не состарились в ожидании? — Мориарти кивнул на посылку.

Я разрезал бечёвку карманным ножом и только тут сообразил, что, вполне возможно, меня ожидает «приятный сюрприз». Очень в духе профессора: опробовать, например, новое взрывное устройство (бомба, присланная по почте, — вообразите!) на первом подвернувшемся под руку добровольце, то есть на мне. А потом греческая любительница ножей займёт моё место.

Разговоры затихли, жующие торт гости собрались посмотреть, как я разворачиваю бумагу.

Запертый деревянный ящик. Полированная вишня. Профессор вручил мне ключ. Замок сделан на заказ — ключ следовало поворачивать справа налево (удивительно, но многие, столкнувшись с подобной маленькой хитростью, тут же бросают всякие попытки и даже не пытаются повернуть ключ в «неправильную» сторону). В ящике, выстланном бархатом, обнаружились детали механизма, отдалённо напоминающего ружьё. Обычные дуло и казённая часть, очень крупная ложа с резиновым пузырём. А ещё ручной насос и кусок резиновой трубки.

София с любопытством разглядывала подарок, но остальные девицы подобными мужскими игрушками не интересовались. Прозвенел дверной звонок, и миссис Хэлифакс послала Полли и жену раджи встретить клиентов. Вечеринка вечеринкой, но дела шли своим чередом.

— Я заказал его у фон Хердера, — пояснил профессор. — Это духовое ружьё.

— Я знаю, Мориарти. У человека-тени с «Каллиника» был похожий игрушечный пистолетик.

— Работа фон Штраубензее, ненадёжная вещь. Хердер не уступит в точности вашему гиббсу, Моран. Бесшумное ружьё, никакой отдачи, стреляет револьверными пулями. Вообразите — у жертвы в голове мягкая револьверная пуля. Пистолета в руках нет, значит не самоубийца. В комнате, кроме него, никого. Или же дело происходит на улице, но на расстояние револьверного выстрела никто не подходил. Как такое могло случиться? Убийца спокойно прячется в полумиле от места преступления. Неразрешимая загадка. Полагаю, она заинтересует детектива с научным складом ума.

Разумеется, это я как идиот буду сидеть на дереве и суматошно накачивать ружьё для следующего выстрела. Хердер хорош для тех, кто попадает с первого раза. Я славлюсь своей меткостью. Почти всегда убиваю кошек, слонов и законников одним выстрелом. Но случается всякое. Может внезапно подуть ветер. Да и звери зачастую сначала лежат неподвижно, но, когда ты тщательно прицелился и наконец спустил курок, дёргаются по неким необъяснимым причинам, словно нарочно не хотят подставлять голову.