Книга Кровь и лед - Роберт Мазелло

А потом услышал шаги, опасливо приближающиеся с противоположной стороны.

— Кто здесь палит? — спросил голос с сильным лондонским акцентом.

У самой земли проплыл фонарь, осветив лицо Синклеру желтоватым маслянистым светом.

— Вы англичанин?

Посеченными окровавленными губами Синклер пробормотал:

— Лейтенант Копли, Семнадцатый уланский.

16 декабря, 18.00

Раз уж он сумел выйти живым из той передряги — безрассудной атаки и ночи, проведенной на поле боя, — размышлял Синклер, то неужели есть что-то, что он не сможет пережить? Особенно теперь, когда рядом с ним Элеонор.

На обратном пути он всецело доверился собачьему инстинкту, справедливо полагая, что лайки самостоятельно отыщут дорогу к китобойной станции. Синклер упирался коленями в полозья, низко надвинув на лицо капюшон, и крепко держался толстыми перчатками за поручни. Лайки дважды описали широкий крюк вокруг недавно образовавшихся ледниковых трещин, которые Синклер вряд ли заметил бы сам, но собаки каким-то непостижимым образом почуяли. Он решил, что обязательно вознаградит животных щедрыми кусками ворвани и тюленьего мяса, лежащего в санях.

Он углубился на север, насколько это было возможно, пытаясь обнаружить что-нибудь, что могло бы послужить следующим временным пристанищем, но, судя по всему, их и впрямь занесло на самый край света. «Ковентри», помнится, плыл на юг, увлекаемый неутихающими ветрами, а компанию ему составлял лишь одинокий альбатрос, кружащий над нок-реями. Поэтому, глядя на нынешний ледяной пейзаж вокруг, Синклер сделал вывод, что безлюдная и ледяная глухомань, в которую их с Элеонор забросило, могла быть только Южным полюсом… Самым страшным местом, в какое только способен угодить человек.

Вся надежда на тюленя. Элеонор была на грани обморока, а содержимое бутылок было старым, несвежим и далеко не таким действенным, как изначально. Синклер даже удивился, принимая во внимание происхождение крови, что она вообще оказалась хоть сколько-нибудь пригодной. Во время их путешествия по Европе он опустился до того, что сливал кровь с мертвецов, которых встречал на полях сражений или в склепах. И вот теперь Синклер отправился на поиски свежего мяса, свежей крови, пусть и животного, и нашел их среди выбеленных скелетов и выветренных камней на берегу океана. Там, где тюлени любят нежиться под холодными лучами солнца, развалившись между гор поломанных костей, прямо как многочисленные курортники, загорающие на пляжах Брайтона.

С крупными особями, которые, без сомнения, были самцами, Синклер решил не связываться — один такой, громко трубя, стал угрожающе на него надвигаться. Вместо этого он выбрал небольшую самку с блестящим бурым мехом и длинными черными усами. Она лежала на отшибе в полном одиночестве под огромной аркой китового хребта и, когда он подкрался к ней, не выказала никаких признаков страха. Более того, животное вообще почти никак не прореагировало и лишь апатично наблюдало за тем, как незнакомец вытаскивает саблю из ножен. Он встал прямо над ней, широко расставив ноги, и стал соображать, где у животного может находиться сердце. Тюлениха приподняла голову и уставилась на человека большими влажными глазами. Синклеру требовалось, чтобы прокол получился маленьким и аккуратным. Тогда кровь не выльется ручьем на землю, а останется внутри туши. Наметив место укола, он приставил к нему кончик сабли — только теперь тюлень немного удивленно посмотрел на оружие у груди — и навалился на нее всем весом. Лезвие гладко вошло в плоть и, пронзив туловище насквозь, уперлось в твердь вечной мерзлоты. Животное задергалось всем телом, но Синклер не стал вытаскивать клинок, оставив торчать в ране, чтобы предотвратить вытекание крови. Уже через минуту животное затихло.

Под любопытными взорами других тюленей, совершенно не подозревающих, какая ужасная участь постигла их соплеменницу, Синклер оттащил добычу к нартам. Что ж, теперь у них есть еда, на которой они протянут некоторое время… правда, о том, что они с Элеонор будут делать в долгосрочной перспективе, и помыслить было страшно.

Хоть Синклер и не был моряком, однако как человек, проведший в бегах после Балаклавы добрых два года, он научился улавливать малейшие изменения погоды не хуже опытного морского волка. Сейчас, например, он мог с уверенностью сказать, что температура, и так дьявольски низкая, начала падать, а небо на далеком горизонте темнело с каждой минутой и становилось все более грозным. В обычных обстоятельствах Синклер с легкостью сориентировался бы на местности — пару раз он даже давал советы офицерам-кавалеристам, какой лучше выбрать курс, — но в этом проклятом месте отыскать верное направление было почти невозможно. Ночи здесь нет, а значит, нет и звезд, да и день в привычном понимании слова тоже отсутствует. Как можно вычислить движение неподвижного солнца или отследить положение тени, которая не смещается? А что касается наземных ориентиров, то временами он различал — в глубине территории и очень далеко — лишь черную цепочку гор, разрезающую бескрайнюю снежную пустыню, словно рваный шрам гладкую белую щеку. Больше зацепиться глазу было не за что.

Когда он пустился в обратный путь, погода стала меняться еще стремительнее; ветер безжалостно бил в борта саней, а иной раз дул собакам прямо в морды. Повезло еще, что поверх военной формы на Синклере было новенькое красное пальто с белыми крестами на спине и рукавах, которым он разжился в сарае. Да и сани были оснащены ветрозащитными бортами. От неудобного положения на полозьях разболелись колени, но если бы он встал, мощный ветер сдул бы его с саней в два счета. Синклер с тревогой подумал об Элеонор и о том, в каком состоянии ее застанет. Ему и самому претила мысль запирать спутницу в комнате пастора, но он опасался, что она может вытворить что-нибудь безрассудное. Он не мог поручиться, что сейчас она пребывает в здравом уме.

По опыту Синклер знал, что в отличие от прочих болезней вроде малярии или лихорадки, приступами которой время от времени жутко мучился сержант Хэтч, их ужасная жажда не исчезнет уже никуда. Она преследовала их постоянно, иногда подтачивая незаметно, словно подземная река, а иногда вырываясь наружу бурным потоком и требуя, чтобы ее утолили незамедлительно. Синклер волновался, сможет ли Элеонор — тонкая как тростинка даже в лучшие годы и такая молодая — и дальше выдерживать всепоглощающее желание. Зловещий недуг был одновременно и благом, защищающим от сотни смертельных болезней, и проклятием, которое навечно установило над ними свою темную власть. Избавитель и угнетатель в одном обличье. Временами Синклер сомневался в воле и, главное, желании Элеонор бороться и жить дальше в такой безвыходной ситуации. Тем не менее он верил, что его железной воли хватит на двоих. Нравится ей или нет, но Элеонор необходимо то, что он ей везет, и, что более важно, ей необходим он. Синклер прикрикнул на собак, заставляя бежать проворнее, но ветер перехватил его слова и затолкал обратно в рот между стучащими от мороза зубами.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

16 декабря, 20.15

Майкл покинул лазарет с гудящей головой. Все слишком невероятно, слишком удивительно, слишком неправдоподобно, чтобы разум мог безропотно принять факт. Ему это не приснилось? Он действительно только что разговаривал с человеком, который был заморожен в леднике больше сотни лет, задолго до его рождения?