Книга Дольмен - Николь Жамэ

– Видите, он подтверждает мои слова: Риан был на яхте, я же говорил!

– Но стоило отцу открыть место, где находилось золото, как ты набросился на меня, не желая делиться, ведь так?

– Что?!

– Ударив меня кинжалом, ты выбросил меня за борт!

Пи Эм даже подпрыгнул от возмущения, вопя, что все это обман и клевета, что он и не дотронулся до брата.

Риан, словно сожалея, что ему приходится подтверждать свою правоту, поднял свитер и показал пропитанную кровью, неловко наложенную повязку.

С вылезшими из орбит глазами Пи Эм громко заикал, потом икота перешла в безумный хохот.

– Так, значит, он жертва? И я всех убил? Всех! Ну это уж чересчур! Стало быть, я – островное чудовище! Чересчур! Для меня уж слишком! О, какой же я монстр!

Мари, у которой и так были до предела взвинчены нервы, не выдержав, обратилась к жандармам:

– Переведите его в камеру и вызовите врача, чтобы он назначил ему успокоительное!

Риан смотрел на брата почти с сочувствием.

– Бедняга, разыгрывая роль сумасшедшего, он, пожалуй, и впрямь потерял рассудок!

– А вас нам придется допросить. Разумеется, после того как вам окажут медицинскую помощь, – сказал Люка без особого энтузиазма, кивнув в сторону Риана.

Тот, согласившись, медленно проговорил:

– Теперь у меня на все хватит времени. Как это ни чудовищно прозвучит, но после того, как мой отец мертв, а Пи Эм под контролем, мне больше нечего бояться.

Действительно, Риан подтвердил свою готовность помочь следствию: он терпеливо отвечал на вопросы, описывая полицейским мельчайшие детали событий, в которых участвовал или был свидетелем. Он полностью снял обвинения с Армель, его единственным упреком к ней было то, что она покрывала мужа.

– Главной ее ошибкой явился брак с моим братом. Несчастная Армель вошла в чудовищную семью, где у ее членов все умственные способности были направлены только в сторону зла.

Люка неожиданно встал и, к огромному удивлению Мари, приказал жандармам проводить Риана домой.

– Вы свободны. Но настоятельно прошу вас не покидать остров.

– Я и не собираюсь никуда уезжать. Слишком многое удерживает меня в Ландах. В конце концов, у меня осталась родственница: малышка Жюльетта. Возможно, ей понадобится моя поддержка, как знать? Мари…

Она посмотрела на Риана и увидела в его глазах самое искреннее раскаяние.

– Я еще раз хочу перед вами извиниться.

Взволнованная Мари не нашла слов для ответа и приписала свое состояние тому, что не одобряла действий своего коллеги. Но она и не отдернула руку, когда Риан склонился перед ней, сделав вид, что хочет поднести ее к губам, после чего тяжелой походкой, очевидно, от боли и усталости, вышел в сопровождении жандармов.

– Ведь ты убежден в его виновности и отпускаешь Риана на свободу? – взбунтовалась она сразу после ухода подозреваемого.

– А ты предлагаешь другое решение? Он во время допроса вел себя с дьявольской ловкостью. Без серьезных доказательств мы продержим его под стражей несколько лишних часов, только и всего. Если мы его разоблачим, то не в камере.

Подчинившись его логике, она переменила тему:

– Все-таки я чего-то не понимаю. Риан мог спокойно забрать слитки и исчезнуть. Почему он остался?

– Значит, ищет что-то другое.

– Думаешь, ему стало известно о ребенке?

– Судя по всему, нет, но чувствуется, что здесь его слабое место. А уж если Риан узнает, что к Пьеррику вернулась речь, он наверняка за него возьмется.

До тех пор пока Пьеррик оставался в больнице, защиту его обеспечить было нетрудно, впрочем, за все время выздоровления никто ни разу не нарушил его покой.

Пользуясь этой короткой передышкой, остров тоже начал отходить от полосы несчастий. Мелкий упорный дождик не прекращался, и менгиры, смывшие с себя следы кровавых преступлений, казались незаметными на фоне серого неба и столь же серого моря. Все сидели по домам в ожидании лучшей погоды. Жизнь замерла, словно лето уже прошло и наступил сентябрь.

Риан ежедневно посещал Жюльетту и Ронана, с восторгом ожидавших появления на свет первенца. Молодую пару опекала и Жанна, она баловала юных отпрысков Ле Бианов и Керсенов, пользуясь отсутствием Армель, уехавшей в Брест, чтобы быть поближе к мужу, который лежал в психиатрической клинике.

Филипп Ле Биан полностью отдался заботам о фаянсовой фабрике. Роковым образом освобожденный от матриархата, который прежде сводил на нет все его способности и усилия, он теперь с радостью убеждался в своей эффективности руководителя предприятия.

Что касается Мари и Ферсена, они словно находились в другом мире, заключенном в оболочку таинственного хрустального шара, проводя целые дни в участке, где они продолжали по крохам добывать дополнительную информацию по делу – в частности, о ребенке, оставленном на ступенях церкви в мае 1968 года.

Проводя ночи вместе, днем они старались полностью освободиться от своего чувства и делились друг с другом своими профессиональными навыками с обоюдной пользой. Ничего не обещая и не заговаривая о совместном будущем, они просто жили, наслаждаясь сегодняшним днем и прекрасно понимая, что хрупкий шар их совместного существования может разбиться в любую минуту.

Наступил день возвращения Пьеррика.

Встречать его пришли на набережную Филипп, Жюльетта и Ронан. Мари нахмурилась, увидев, что появился и Риан, но не стала делиться своей тревогой с Ферсеном.

С берега все замахали руками, как только заметили крупную фигуру бывшего немого с забинтованной головой и мотком тряпок под мышкой.

Региональная служба выделила для сопровождения больного двух не спускавших с него глаз полицейских, с которыми он быстро подружился: то хлопал своих конвоиров по плечу, то стаскивал с них форменные фуражки.

Мари предупредила Филиппа и Ронана, что Пьеррик временно потерял память и, возможно, им не сразу удастся его уговорить пойти с ними домой.

Поцеловав парня, Мари уверила его, что отныне все будет хорошо, он будет жить в своей семье, но тот вдруг замахал руками как безумный, испуская дикие крики и тараща глаза. Все бросились его успокаивать, и в сутолоке тряпичный моток, который Пьеррик все время прижимал к себе, упал на землю со странным, неожиданно громким стуком. Мари поспешила поднять его игрушку.

Один Риан увидел то или, вернее, ту, что так сильно взволновала Пьеррика. Это была возвращавшаяся к себе домой Жанна, именно на нее с ужасом смотрел парень, встревоженно бормоча:

– Мой ребенок, ребенок!.. Воровка… Воровка…

Но Мари не слышала его слов, она не сводила неподвижного взгляда с выпавшей из тряпок куклы.

Старая кукла с фарфоровым личиком.