Книга Дочь Клеопатры - Мишель Моран

— Нет! — не желала верить Октавия. — Нет… — прошептала она.

Агриппа твердо пообещал:

— Мы найдем убийц и будем пытать их.

Ложь. Кругом одна ложь. Август провез нас по улицам Рима и на глазах у плебеев притворялся, будто его заботит наше воспитание. Но как всегда, в глубине души он прекрасно знал, что мой брат никогда не наденет toga virilis. Сначала Цезарион, за ним Антилл, и вот — Александр.

Над головой грянул гром. Послышался голос Юбы:

— Оставьте царевну. Ей нужен покой.

Октавия медлила, и нумидиец твердо сказал:

— Иди позаботься о Луции.

Моя половинка. Мой близнец.

— Как мне жить без него? — еле слышно шепнула я. На лоб опустилась теплая ткань.

— Для начала поспи, — промолвила Галлия.

— Не желаю спать! — Я села и обвела комнату взглядом, полным отчаяния. — Хочу повидать его.

— Тело сейчас готовят к погребению.

— Где? — воскликнула я. — В безымянной могиле? Под одним из камней на Аппиевой дороге?

Обвиняющий взгляд остановился на Юбе.

— Ты все знал.

— Это просто смешно.

— На Палатине для Августа убивает лишь один человек.

Он сердито задвигал челюстью.

— И это не я.

— Уходи.

Нумидиец не шелохнулся.

— Убирайся отсюда! — закричала я страшным голосом.

Поморщившись, как от сильной пощечины, он развернулся и пошел к дверям.

— Юба! — окликнула Галлия.

— Да что с тобой? Он все знал. А может, и сам задумал!

— Не будь такой дурочкой, — отрезала она. — Юба никогда бы так не поступил!

— Откуда ты знаешь? Кому еще известны самые сокровенные мысли Августа?

— Его жене, — ответила Галлия, когда нумидиец ушел. — Ливия знает все.

— Но Ливии здесь нет!

— Зато остались ее рабы.

Бесцеремонно уложив меня на кушетку, Галлия пообещала:

— Их найдут. А ты отдохни. Теперь уже ничего не поделаешь…

Ласковый голос предательски дрогнул.

Галлия отвернулась, но было заметно, как сотрясаются ее плечи.

И она была не права. Я могла кое-что поделать.

Глава двадцатая

Я не позволила хоронить его без мавзолея. Опасаясь, что последняя из Птолемеев наложит на себя руки, Октавия написала Августу, и тот согласился. Тело брата целых три месяца оставалось в святилище Аполлона, в то время как над усыпальницей денно и нощно трудились рабочие, снятые со строительства Пантеона, базилики и римских бань. Все это время я не появлялась на людях, разве что кто-нибудь сам навещал меня.

Впервые услышав о гибели Александра, Марцелл сгоряча поклялся отомстить Ливии, а то и Августу, но я убедила его подождать и не восставать против дяди даже на словах. Зачем превращаться в очередную жертву, если достаточно потерпеть еще немного — и сделаться императором? Но и когда весна растопила зиму, его гнев не остыл. Когда сам Красный Орел развесил по Риму воззвания, в которых клеймил семью императора как убийц, обращающихся с гостями, словно с рабами, безнаказанно лишая их жизни, Марцеллу этого было мало. Обвинение так никому и не предъявили. Луция, несмотря на то что он выжил и мог описать нападавших, ни о чем не расспрашивали. Никто и не заикнулся о том, почему Александра нашли в его комнате — так, словно их близости вообще не существовало.

Я принимала пищу в одиночестве. Работала в одиночестве. А потом попросила разрешения переселиться из спальни, которую некогда разделяла с братом. Октавия отвела мне новую комнату, рядом с Антонией. Девушка навещала меня вечерами и приносила еду.

— Может, вернешься в триклиний? — спросила она однажды.

— Нет, — покачала я головой, — пока мавзолей не достроят.

— Но ведь он готов, — возразила она. — Погребение состоится завтра.

Я поморгала, глотая слезы. Жрецы Исиды и Сераписа искусно забальзамировали холодное тело, и мне каждый день разрешали навещать его в храме. Как жить дальше, когда брата больше не будет рядом?

— Кажется, осталось еще кое-что доделать.

— Ты что, собираешься строить гробницу до бесконечности? — воскликнула Антония.

Я повернулась и посмотрела в ее невинные серые глаза.

— Да. Собираюсь.

И сделаю мавзолей своим вторым домом. Когда Август вернется и выдаст меня за какого-нибудь одряхлевшего сенатора, я буду оставлять мужа при любой возможности. И пусть не разыскивает пропавшую женушку, иначе найдет меня уснувшей в объятиях Александра, в холодной мраморной вечности.

На глазах у Антонии заблестели слезы.

— Это противоестественно.

— Конечно. Как и смерть моего брата.

Похороны начались на Палатине. Когда процессия тронулась вниз по извилистым улицам, тысячи людей присоединились к ней, чтобы увидеть убитого египетского царевича. Рабы несли гроб на руках, а впереди шествовала семья императора. Я шагала рядом с братом, а за мной — Витрувий со своим сыном. Луций рыдал, словно человек, совершенно убитый горем. Страдания сильно ожесточили мое сердце, иначе, наверное, я подошла бы утешить несчастного. Однако в душе не осталось ни капли сочувствия. Оно закончилось, как и жизнь Александра.

Мы приближались к мавзолею по Аппиевой дороге, и мне вдруг подумалось: возможно, убийца брата шагает сейчас между нами. Но на каждом лице, куда ни взгляни, была написана искренняя скорбь. Октавия то и дело содрогалась от рыданий. Египетский жрец искусно скрыл следы шрама; Александра легко можно было принять за спящего, если бы не прозрачная вуаль на лице. На роскошных кудрях (брат обожал их расчесывать) — темных, сверкающих, как и прежде, поблескивала жемчужная диадема. Последний мужчина из Птолемеев, наша единственная надежда на возвращение. Мой брат и мой самый лучший друг. Вот и окончилась его недолгая жизнь.

Мы вошли под холодные своды гробницы, и Юлия подавила громкий всхлип. Над саркофагом висело панно из мрамора, ее подарок в честь нашего дня рождения. Близнецы. Когда кратковечный Кастор покинул наш бренный мир, бессмертный Поллукс последовал за ним на небо. Теперь Александр ожидает меня в Элизиуме.

Распевая священные песни Египта, не известные никому из римлян, жрецы Исиды и Сераписа поместили брата в саркофаг. Витрувий закрыл ладонью глаза, когда я положила туда же и свой альбом с рисунками. Крышку начали опускать. У меня подкосились ноги. Марцелл подставил плечо, а Юба странно поморщился, словно его беспокоила скрытая боль. Его взгляд, устремленный на нас, был тверже оникса, и я подумала: «Если в мире осталась хотя бы толика справедливости, брат будет отмщен».