Книга Откровения Екатерины Медичи - К. У. Гортнер

— Да он спятил! — Бираго вскочил, дрожа от бешенства. — Надо позвать палача!

Я вспомнила предостережение, которое услышала из уст Нострадамуса много лет назад, под стенами Шомона: «Этот человек играет со злом и в конце концов совершит зло. Такова его судьба».

— Или ты скажешь, как спасти моего сына, — я взглянула в глаза Козимо, — или, клянусь, еще до того, как закончится эта ночь, ты станешь молить о милосердии.

— Я больше не нуждаюсь в милосердии, — прошептал он. — И сделать ты ничего не сможешь. Слишком поздно.

— Значит, слишком поздно и для тебя. — Я повернулась к Бираго. — Пусть ему отрежут язык и отрубят руки, чтобы он никогда более не мог заниматься своим мерзким ремеслом. Если он после этого останется жив, поместить на галеру и отправить в Италию.

С этими словами я направилась к двери.

— Нет! — пронзительно завизжал Козимо. — Не уходи, моя герцогиня!

На сей раз я не оглянулась.

В полночь Бираго пришел в мои покои и сообщил, что Козимо испустил дух во время исполнения приговора. Труп его бросили в одну из общих могил, вырытых под стенами города, и место его погребения останется безымянным.

Затем он спросил о Карле. Сидя в кресле у камина, я ровным, безжизненным голосом проговорила:

— За ним ухаживает Паре. Мы больше ничего не можем сделать. Ступай отдохни. Ты устал. Поговорим завтра.

— Госпожа, — промолвил он негромко, — нельзя верить бредням этого мерзавца. Смерть вашего супруга была несчастным случаем. Вы же были там. Вы все видели.

— Я больше не могу об этом слышать. — У меня перехватило дыхание. — Уйди, прошу тебя.

Он ушел, а я осталась неотрывно глядеть в огонь и слушать, как он нашептывает мне тайны.

«Ты спасешь Францию от гибели, но род, который ты всеми силами стремишься сохранить, бесплодное твое потомство — обречено…»

Козимо никогда не был провидцем, но этим его словам я поверила. Ни у одного из моих сыновей нет детей. Карл женат уже два с лишним года, но его королева остается бездетной. Когда Карл умрет, наследование трона сможет обеспечить только Генрих, поскольку теперь уже совершенно ясно, что оспа искалечила Эркюля и он неспособен править. Словно зверь, заплутавший в лабиринте, разум мой вновь и вновь возвращался к тому дню в Провансе, когда Нострадамус сказал, что все мои сыновья доживут до зрелых лет. Он не упомянул только, что все они умрут бездетными, и, однако, я оказалась лицом к лицу с этой угрозой, неумолимым фактом, на который невозможно закрыть глаза.

Если у Генриха не родится сын, его наследником сделается наваррец. Будущим Франции станет распоряжаться гугенотский принц, который считает меня своим врагом, сын женщины, в смерти которой обвиняют меня, человек, чьих друзей зверски убили под моим кровом и которого я вынудила сменить веру. Все, за что я так долго боролась, мир, который я отвоевывала для своих потомков, погибнет под пятой Генриха Наваррского.

С трудом поднявшись на ноги, я подошла к окну и вгляделась в ночь. Деревья в садах раскачивались на ветру, рассекали ветвями траурно-черное небо, усыпанное мириадами звезд. Глядя на далекие созвездия, искрившиеся, точно россыпи льдинок, я думала об одном: стала бы я сражаться, грешить, обманывать, зубами и когтями продираться сквозь лабиринт, который сама же и создала, если бы все мое будущее было предопределено?

Я вернулась к письменному столу и, казалось, целую вечность завороженно смотрела на стопку чистых листов и перья.

«Вы нуждаетесь друг в друге для того, чтобы каждый из вас исполнил свою судьбу».

Я присела к столу и принялась составлять предписания.

Генрих вернулся два дня спустя, в забрызганной грязью охотничьей одежде.

— Дело сделано, — сообщил он, стянув перчатки. — Я отвез его туда, где днем раньше мы заметили в лесу оленя-самца. Потом я отправил нашу свиту загонять оленя и, когда мы остались одни, повернулся к нему и сказал: «Убирайся. Исчезни раньше, чем кто-нибудь из нас захочет тебя убить».

Генрих подошел к моему буфету, налил себе вина и осушил кубок одним глотком.

— Не сомневаюсь, что сейчас он уже на полпути к своему королевству. — Он отставил кубок и резко повернулся ко мне. — Если ты хотела освободить наваррца, почему просто не отослала его вместе с Марго?

— Все должно выглядеть так, словно он сбежал. Католики, Гизы… все они смирились бы только с таким исходом дела.

— Ну да, а я теперь оказался в роли болвана, который позволил ему удрать. — Генрих в упор поглядел на меня. — Зачем ты это сделала?

Я подняла глаза. Генрих слишком хорошо меня знал. Из всех моих детей он один видел меня насквозь. Я подавила побуждение рассказать ему всю правду, напомнила себе, почему вынуждена обманывать его. Карл по-прежнему был прикован к постели лихорадкой, однако приступы конвульсий, мучившие его, ослабевали. Паре полагал, что он, быть может, все-таки выживет, и лихорадочно искал противоядие. Козимо был мертв; Марго сидела под замком в своих покоях. Мне приходилось скрывать правду. Генрих никогда не должен узнать, что натворила Марго; пускай он останется в неведении и будет чист от всяческих подозрений. И хоть я была так зла на Марго, что не желала ее видеть, она все же оставалась женой наваррца. Ее надо оберегать. Если уж кого и обвинят в отравлении Карла, пускай это буду я.

— Тебе нужно знать только одно, — осторожно проговорила я вслух. — Ты должен покинуть Францию.

— Ты… ты хочешь, чтобы я уехал? — Генрих побледнел. — Почему?

— Бираго рассказывает, что многие гугеноты, из тех, кто после Варфоломеевской ночи бежал в Женеву, сейчас замышляют вернуться и выступить против нас. Они считают тебя виновником той бойни, одним из главных виновников, как я или Гиз. Я хочу, чтобы ты был подальше от опасности. Я напишу твоей тетке Маргарите; она с радостью примет тебя в Савойе. Ты не единственный, о чьей безопасности я забочусь. Эркюля я тоже отошлю из Парижа, как только заручусь согласием Елизаветы Тюдор принять его ухаживания.

— Воображаю это зрелище: наш Эркюль обхаживает Елизавету Тюдор! — Генрих скорчил гримасу и пристально глянул на меня. — Все это довольно неожиданно. Сначала ты хочешь, чтобы я заточил наваррца в Венсеннском замке, потом говоришь, что я должен пригрозить ему смертью, дабы вынудить сбежать. А теперь я узнаю, что Карл серьезно болен. — Глаза Генриха блеснули. — С какой стати ты отсылаешь меня именно тогда, когда я могу вскорости стать королем?

— Карл болен, это правда, но вполне вероятно, что в таком состоянии он проживет еще не один год. — Я стойко выдержала его взгляд. — Ты должен слушаться меня. Тебе нужно уехать и ждать моего вызова. Умоляю тебя… — Мой голос дрогнул. — Тебе нужно уехать отсюда. Если ты останешься, твоей жизни будет грозить опасность.

— Опасность? — Глаза Генриха сузились. — Какая? Только не говори, что во всем опять виноваты эти чертовы гугеноты!