Книга Зной - Джесси Келлерман

— Он и поместил. Ему надоело самому подтирать себе задницу. — У Селии приподнялся кверху уголок рта. — Теперь это моя привилегия. Он мог обзавестись персональной медицинской сестрой и остаться дома, но ему охота, чтобы его окружали люди, на которых можно орать. Три месяца назад он еще жил сам по себе. Потом с ним приключился удар — не сильный. И теперь он катится по наклонной плоскости и уже забыл половину того английского, какой знал. Еще он любит позвонить наугад по телефону и обругать того, кто снимет трубку. Ну а уж когда ему самому звонит какой-нибудь телефонный торговец, он бедняге такого перцу задает!

— Женат он был?

— Нет. Ни семьи, ни детей. У него был брат, но и тот давным-давно умер.

— Чем он занимался раньше? — спросила Глория.

— Я думаю, был ювелиром. О прошлом он рассказывать не любит, да и понять его удается не всегда. Насчет ювелира, это я сама вывела из его разрозненных замечаний. Он иногда разговаривает сам с собой. У него есть ящик с разными бирюльками, так он и с ними часами разговаривает.

— С неодушевленными предметами? — спросила Гонзага.

— Ну да, с теми, что хранятся в его комнате, — сказала Селия. И, поняв, что им хочется взглянуть на эти предметы, предложила: — Давайте сходим туда, пока он спит.

Даже не видя прочих помещений дома престарелых, Глория готова была назвать комнату Геруша огромной. Она сказала об этом Селин, и та объяснила:

— Раньше тут было две комнаты. Он оплатил снос стены, которая их разделяла. Джилл говорила, что ему могут достаться по наследству какие-то деньги, это верно?

— Возможно, — ответила Гонзага.

— Ну так он в них не нуждается.

Она открыла стоявшую при кровати тумбочку и достала из нее деревянный ящик с наклейкой НАСТОЯЩИЕ ФЛОРИДСКИЕ КЛЕМЕНТИНЫ. Ящик содержал несколько десятков обтянутых черным бархатом коробочек. В первой, открытой Гонзага, покоилась пара великолепных серег: больших, с розоватыми жемчужинами в оправе из старинного золота.

Что-то они Глории напомнили. Ну да, фотографию молодого Джозефа Геруша и его девушки, Глории Фахардо.

Ее кулон с огромной жемчужиной.

Селия начала открывать одну шкатулку за другой. Во всех лежали жемчужины — десятки жемчужин, облизываемых язычками золотистого пламени. Великолепные, чистые, казавшиеся съедобными — некоторые были размером с виноградины; в их отличавшиеся поразительной тонкостью работы оправы были вкраплены крошечные бриллианты или рубины. Жемчужины, похожие на миниатюрные надувные шары. Ящик, в котором когда-то лежали давно уже сгнившие мандарины, хранил сокровища пирата.

— Госсподи… — прошелестела Гонзага.

— Да уж, — согласилась сестра. — И кто знает, что у него в банке лежит?

Удивительно, думала Глория, как только Геруша решился держать здесь такое богатство. Персонал дома производит вроде бы приличное впечатление, но какие же нечеловеческие усилия необходимы, чтобы воспротивиться искушению прикарманить одну из этих драгоценностей. Тем более что и принадлежат-то они такому противному брюзге. А следом ей пришло в голову, что поначалу этого добра здесь могло быть гораздо больше, чем она видит сейчас.

— Когда я несколько месяцев назад звонила старику, он разговаривал со мной, как бедняк, — сказала Глория. — Еще и наорал на меня за то, что ему сократили выплаты по медицинскому страхованию.

— Никакой он не бедняк, — сказала Селия. — Просто немыслимый скряга.

Под шкатулками обнаружилась аккуратная пачка почтовых открыток. Гонзага начала перебирать их, передавая по одной Глории. Ставшие хрупкими, пожелтевшие, открытки позволяли проследить извилистый путь Джека Геруша от Гавайев до Фиджи, Японии и островов Микронезии. Написаны они были наполовину по-английски, наполовину по-русски, а адресованы жившему в Сан-Диего, штат Калифорния, человеку по имени Антоп.

— Кто это? — спросила у сестры Глория.

— Его брат.

— Антоп? — удивилась Гонзага.

— По-моему, это произносится как Антон.

— Это в какой же стране оно так произносится?

— Я думаю, он родом из России, — сказала Селия. — Он что-то говорил про нее.

— Но он же служил в армии США.

— Во время войны с Японией. Наверное, как раз оттуда он жемчужины и привез. Жемчуг Южных морей, да? По-моему, это так называется.

— Антон еще жив? — спросила Гонзага.

— Его брат умер много лет назад, — ответила Селия.

— Погиб в автомобильной катастрофе, — добавила Глория.

Гонзага и Селия удивленно повернулись к ней.

— Откуда вам это известно? — спросила Гонзага.

— Правда? — спросила Селия.

Глория ответила:

— В свидетельстве о рождении Джозефа Iepyuia, которое хранилось в банке, были названы его родители. Энтони и Кэтрин. Оба погибли году в шестидесятом — шестьдесят первом. Примерно так.

— Давайте мы у него спросим, — предложила Селия. — Он, конечно, многого уже не помнит. Да и ведет себя — вы сами видели как. Но спросить будет невредно.

Когда они возвратились в столовую, Джек Iepyuia еще спал. Однако служительницы столовой уже укладывали стулья на столы, и Селия разбудила его:

— Мистер Iepyuia, эти леди хотели бы задать вам вопрос.

Iepyuia всхрапнул, потер ладонью лоб и сказал:

— Пошли на фер.

— Мистер Iepyuia, у вас был брат? — спросила Гонзага.

— Ангел где? — требовательно осведомился он, глядя на Селию и щелкая пальцами.

Она, округлив глаза, завернула его столовое серебро в бумажную салфетку, оторвала от другой салфетки полоску и повязала ее бантиком на головке вилки. Результат и впрямь походил на ангела — но, правда, изгваздавшегося в каком-то соусе и фруктовом соке.

— Ну вот, — сказала Селия и, улыбаясь, вставила «ангела» в нагрудный карман Iepyuia. — Эти леди интересуются вашим братом, мистер Геруша.

— На фер.

— Его звали Энтони? — спросила Бюрия.

При упоминании этого имени лицо Джека Iepyuia обмякло. Он уставился на Бюрию, как на выросшее из пола привидение.

— А Джозеф был его сыном?

Iepyuia нахмурился.

— Фарюга, — пробормотал он.

— Что это значит? — спросила Гонзага.

— Может быть, это русское слово, — сказала Бюрия.

— Миссис Бахов говорит по-русски, — сказала Селия, указав на еще сидевших за их столиком женщин с крашеными волосами. — Секундочку.

Пока они ожидали ее возвращения, Глория спросила у Геруша:

— Жену Антона звали Кэтрин?

Лицо старика снова обвисло.