Книга Еще шла война - Пётр Львович Чебалин

на собрании с членами бригады об учебе. Раз уже решили бороться за почетное звание коммунистической — надо, чтобы все учились. Разумеется, будут и другие вопросы, неопределенно добавил он. Но что это за «другие вопросы», Дмитрий умолчал. А таилось за этими словами, пожалуй, не менее важное, чего и сам он немного побаивался.

Собрание проходило в комнате начальника участка. Кавун все еще работал на прохождении гезенок.

— Очередная говорильня, — отмахнулся было Захар, когда ему сказали о собрании.

— Пока числишься в бригаде, обязан подчиняться дисциплине, — настоятельно потребовал Полевода.

Кавун насмешливо улыбнулся.

— Я не привык, чтобы мной командовали, бригадир, — заносчиво ответил Захар, но на собрание все же пришел.

Когда Полевода вписывал в свой блокнот, кто из членов бригады где учится, вошел Викентий Чепурной. Его никто не ожидал. Он руководил бригадой в восточной лаве. Дел там было много, бригаде приходилось работать в тяжелых условиях: угольный пласт водоносный, кровля неустойчивая. За это время Викентий исхудал, светло-карие глаза потемнели, и в них уже не было прежнего веселого задора. Он приветливо всем кивнул и примостился на скамье у самой двери. Полевода решил, что Чепурной, видимо, вернулся к ним в бригаду, но спрашивать не стал. Решил все же провести собрание по намеченному плану.

— Что ты думаешь об учебе, Антон? — спросил Дмитрий у Голобородько.

Тот, видимо, не ожидал вопроса и как будто со сна захлопал длинными ресницами.

— Я чуть было восьмой класс не окончил, да братва помешала… — Его прервал дружный смех. — Чего ржете, как кони застоялые! — озлился Антон и, выждав, пока все умолкли, продолжал немного смущенно: — Я честно говорю, бригадир, впутали меня в теплую компанию, и закружил я по белу свету.

— Как та божья птаха: день и ночь не знает ни заботы, ни труда… — неудачно пошутил Кавун.

Голобородько недовольно покосился на него, опустил глаза.

— Продолжай, Антон, — сказал Прудник, — не обращай внимания на глупые реплики.

Кавун задвигался на табуретке так, что она заскрипела под ним, но сдержался, промолчал.

— Я все сказал, — глухо отозвался Голобородько.

— Учебу думаешь продолжать? — спросил Полевода.

— Продолжать… учебу? — не понял Антон. — В техникуме или где?

— Валяй сразу в академию, — посоветовал Захар.

— Кавун, ты не на базаре, — резко оборвал его Полевода.

Под Кавуном снова заскрипела табуретка.

Обращаясь опять к Антону, Дмитрий спросил:

— Вечернюю школу будешь посещать?

Голобородько подумал.

— Не буду! — решительно тряхнул он головой.

Присутствующие недоуменно переглянулись.

— Почему?

— А потому, что у нас в общежитии не то чтоб науки разные зубрить, книгу почитать нельзя: днем галдеж стоит, а вечером свет выключай. Оно и понятно: пришел человек с работы — ему отдохнуть надо. А некоторые в общежитии отдельные кабинеты имеют, как те вельможи.

Все знали, что в общежитии занимает отдельную комнату и Захар Кавун. Ему ее выделили, когда он дал рекордную добычу.

— Что, птаха, на мою жилплощадь метишь? — свирепо посмотрел он на Антона. У Голобородько нервно передернулось лицо.

— Твоя?! Выходит, все для одного тебя, — с неожиданной ненавистью почти крикнул Голобородько, — а другие пускай живут, как тюлька в бочке?

Такого от Антона никто не ожидал. Все удивленно, хотя и одобрительно, уставились на него. Даже Кавун, казалось, опешил от такой неожиданной прыти своего бывшего напарника по работе в гезенках и в ответ только подавленно пробормотал:

— Сперва заработай, тогда требуй привилегию…

Голобородько безнадежно махнул на него рукой и ничего не ответил.

Полевода не предвидел, что дело примет такой оборот. Голобородько прав. Трудно готовиться к занятиям, когда в комнате живет несколько человек, которые работают в разных сменах. А если еще учесть, что у каждого свои интересы, свой характер… На других шахтах поступили правильно: выделили для учащихся отдельные комнаты. Подумав, он сказал с уверенностью:

— Шахтный комитет пойдет навстречу тем, кто будет учиться. Порядок в общежитии наведут.

Когда очередь дошла до Захара, выяснилось, что окончил он всего пять классов, а было ему уже двадцать семь лет.

— Как видишь, бригадир, поздно с букварями да тетрадками возиться, — сказал он без тени огорчения.

— Есть постарше тебя учатся, — вставил Кубарь.

— Чтоб из шахты поскорее вынырнуть да в начальство попасть, вот и грызут этот самый гранит… а мне и в забое любо-дорого.

— Значит, отказываешься? — переспросил Дмитрий.

— Русским же языком сказал — поздно мне, — уже начал злиться Кавун. Нетерпеливо поерзал на месте, взглянул на притихшего Горбаня, улыбнулся. — Может, и старика за парту посадишь?

— Сравнил: Николаю Васильевичу на пенсию скоро, — ответил за Полеводу Прудник.

— Еще пару годов — и как есть пенсионер. А то б с дорогой душой, — словоохотливо отозвался старый забойщик, видимо, обрадованный, что участь Захара его миновала.

Полевода напомнил, что еще несколько месяцев тому бригада решила бороться за звание коммунистической, и взглянул на Чепурного:

— Правильно я говорю?

Тот утвердительно кивнул.

— Тогда же решили: быть примером и в труде, и в быту, и в учебе. А теперь, как видите, Кавун отказывается выполнять взятые обязательства. Что ж, давайте решать…

— Что решать?! — вдруг, как отпущенная пружина, выпрямился Захар. — Вытурить Кавуна из бригады?!

Дмитрий до боли стиснул зубы. Он даже не заметил, как смял в руках блокнот.

— Никто тебя выгонять не собирается, — сказал он спокойно, — а обязательства выполнять заставим.

— Мелко плаваешь! — крикнул Кавун. — Попробуй только выгнать. Да знаешь, что тебе за это будет? — Он не договорил, метнулся к двери.

— Не грозись, я не из пугливых, — бросил вслед ему Дмитрий.

Захар хлопнул дверью так, что она отскочила от притолоки. Полевода прикрыл ее, проговорил спокойно:

— Что ж, давайте решать, товарищи…

В нарядной Чепурной придержал за локоть Полеводу, сказал:

— Молодец, Дмитрий, хвалю. А вот я, представь, не мог разговаривать с Захаром, как ты. Если честно признаться — боялся. Слава у него, черт побери, большая. Затронь, беды наберешься.

— Когда примешь бригаду? — в упор спросил Дмитрий. Чепурной крутнул головой, улыбнулся.

— Заварил кашу, а теперь боишься обжечься на горячем, хочешь, чтоб я расхлебывал?

— Ничего я не боюсь, просто хотел узнать.

Чепурной вздохнул, задумчиво погладил стриженую голову.

— Нет, брат, к вам я больше не ходок. У меня своя бригада вот тут сидит, — похлопал он ладонью по шее. — Пока не налажу дело, никуда ни шагу. — А здесь ты и сам справишься. — И, подхватив Полеводу под руку, увлек из нарядной.

IV

Колокольников все же решил поставить на своем: он созвал комитет и в числе других неотложных вопросов поставил вопрос о присвоении звания коммунистической комсомольско-молодежной бригаде забойщиков. Он хотел свою деятельность секретаря завершить созданием коммунистической бригады. Тем более, что в райкоме всякий раз, как только он появлялся, спрашивали: «Ну