Книга Булгаков на пороге вечности. Мистико-эзотерическое расследование загадочной гибели Михаила Булгакова - Геннадий Александрович Смолин

это сделать не здесь и не сейчас?

Внезапно меня охватила глубокая усталость. Я направился в ванную умыться. Из зеркала смотрел худой, изможденный человек с лицом землистого цвета и черными кругами под глазами. Я быстро отвел взгляд, просто не мог его видеть.

Я должен вернуться к Эдуарду Хлысталову, и узнать, куда теперь поведет меня Булгаков. Я схватил телефонную трубку, набрал номер. Я знал, что ищу. Я искал его – Булгакова «Мастера и Маргариту».

Ну разумеется. Что же еще я мог раскопать? Самое оптимистическое и со всполохами юмора из всех его произведений. Булгаков дописывал свой закатный роман, разрушенный болезнью, слепой, и совершенно одинокий. Я опустился на диван. Я чего-то ждал от этой книги. Она должна была дать мне нечто непреходяще-бесценное, возможно, мужество, или хотя бы надежду, что всё это когда-нибудь закончится. А может, я просто хотел убедиться, что бег мой уже завершён.

Едва коснувшись моего слуха, музыка слов захватила меня целиком, проникла в каждую клеточку тела; океан ответных эмоций, замешанных на юморе, хлынул сквозь меня, смывая на своем пути все преграды, разъедая мою плоть, мою кровь, мои кости, все мои мысли, все чувства. Тело мое – в привычном виде – больше не существовало. Его подхватила энергия или магия слов, диалогов и смешных мизансцен, имя которой – Булгаков, закрутила в бешеном вихре, смяла, разорвала на части и принялась лепить заново, придавая ему все новые формы.

Я шарил взглядом по комнате, надеясь уцепиться хоть за что-то прочное, но комната тоже стала частью вселенского водоворота. Книги на столе утратили свою материальность и законченность. Мне виделись только пустоты между атомами. Это был мир пустот, мир ужаса пустоты, мир без структур, без правил, без законов, мир, где не за что бороться и не за что держаться, ибо ты неотделим от того, что вокруг, ибо ты сам – лишь пустоты между атомами…

Меня обуял страх. Не похожий на тот, который испытываешь, когда тебе в затылок тыкали тупым рылом пистолета. Нет. Сейчас я боялся, что я – Ничто в этом мире бесконечности. Или Ничто – это я. Или я и Ничто – одно и тоже. И весь мир – бесконечность, своеобразная формула инфинити. Этот ужас постижения бесконечности был непереносим. Сердце выпрыгивало из груди. Я рассмеялся грубо, зло, мне хотелось обратить все это в шутку. Комната стала крутиться, менять формы, то кособочась и порхая вокруг меня, то разлетаясь фрагментами в разные стороны. А музыка слов всё звучала, хотя я слышал не самоё её, а некий рёв турбин самолёта на взлётной полосе.

Панический страх собирался доконать меня, стали подгибаться колени. Я пытался взять себя в руки. Неожиданно всё вокруг пришло в движение. Ничего прочного, устойчивого, будто льдины под ногами. Нелепо шатаясь, я побрел к окну. Небо потемнело. Тени за окном, как и книги, стол, диван, увядшие цветы были лишь пустотами, пустотами в вечном движении. Я рухнул на колени и съежился, изо всех сил вжимая голову в живот. Но эта первобытная поза «зародыша человека» не могла защитить меня. Ведь угроза шла не извне. Конкретика отступила, больше ничего не было ни вне меня, ни внутри меня – всё слилось в единую мчащуюся пустоту.

Я не боялся смерти, нет. Я бы встретил ее с благодарностью. Я боялся раствориться, исчезнуть, стать частицей бесконечности. Тело не слушалось меня, словно я был пьян или одурманен неведомыми мне наркотиками, но рассудок оставался пугающе ясным. В том бесконечном пространстве, в том великом океане, волны которого швыряли меня, словно щепку, не было ни добра, ни зла; но простой смертный, коснувшийся его, уже не мог остаться в живых.

Однако вместе с ужасом я ощущал странное спокойствие. Точно пение волшебных сирен манило и влекло меня в их чарующие объятия, обещая всё – и ничего; я будто бы плыл на этот зов. Что осталось у меня в этом пустом мире, где нечего ждать, не во что верить? К чему сопротивляться? Быть может, в этом океане – спасение?.. Или, напротив – сладкий, но ядовитый дурман, который увлекал меня еще глубже в дебри самообмана?

Виртуальные волны омывали мое тело, катились сквозь меня. Комната по-прежнему кубарем вращалась, а я пытался сохранить равновесие, как будто только моё спокойствие могло укротить безостановочный шабаш стихии, охватившей мою комнату, а может и нашу Галактику или же всю Вселенную. Ничто не помогало. Я попытался оглядеться и зацепиться за что-то устойчивое и непоколебимое, чтобы вырваться из невольного плена.

Раздался звонок в дверь. Он донесся, точно эхо, отразившееся от далеких гор, такое слабое, что поначалу не веришь собственному слуху. Но звонок прозвучал снова. Я медленно шагнул, затем ещё, ещё в сторону прихожей. К двери.

Звонок зазвенел опять, на этот раз оглушительно, и я понял, что он заливался прямо над головой. Я включил свет и отпер дверь. Галогенная лампа над входом снаружи так ярко била в лицо стоящего перед дверью человека, что я отшатнулся. Это был Эдуард Хлысталов, но иной, доселе неизвестный мне. Такой Эдуард Хлысталов мог бы привидеться пожалуй только в ночном кошмаре. Лицо его стало совсем прозрачным; мертвенно-бледный свет, казалось, сорвал с него все покровы, и обнажилось самое существо человека. Мне стало стыдно, словно я ненароком вторгся в чей-то тайный мир. Я не хотел этого. Я не хотел больше причинять боль ни одному живому существу, будь то фикус в горшке, полковник Эдуард Хлысталов или даже я сам.

– Добрый вечер. Прошу извинить за столь поздний визит, – проговорил Эдуард Хлысталов с чопорностью чиновного петербуржца. – Но я полагал, вам любопытно будет…

– Входите, Эдуард, – поспешно перебил я. – Давайте я повешу ваш плащ…

Я не узнавал собственного голоса. Казалось, вместо меня вещал деревянный голос автоответчика, притворяющийся человеком.

Я проводил гостя в комнату. Включил яркий свет люстры.

– Присаживайтесь. – Еще никогда в жизни я не былтак рад присутствию другого человека. – Принести вам выпить? Глоток водки?

– Не откажусь, – улыбнулся Эдуард Хлысталов, и его суровость в лице чуть растаяла.

Интересно, думал я, каким он видит меня сейчас; вдруг и с моего лица исчезла маска воспитанности и добропорядочности?

В кухне не оказалось чистых бокалов. Я вернулся в комнату и отыскал два грязных. Эдуард Хлысталов на удивление спокойно расположился посреди всего этого бедлама; казалось, беспорядок нисколько не смущал его. Я снова отправился в кухню и принялся мыть бокалы. Теплая вода приятно согревала руки. Потом я долго и усердно, до блеска, тер бокалы полотенцем. Тяжелые,