Книга Три килограмма конфет - Нельма

Ещё одна пуговица поддалась мгновенно, и его язык проложил короткую дорожку в открывшуюся взору ложбинку груди, оставил после себя влажный след, приятно прохладный под вторящим ему прикосновением воздуха. Я целовала его шею быстро и порывисто, пыталась что-нибудь прошептать, но вместо этого лишь жалобно поскуливала, не в состоянии связать воедино свои мысли, спутавшиеся в один огромный комок.

Одним неудачным движением я ударилась ногой о что-то холодное и твёрдое, не сразу сообразив, что это унитаз. И тогда сквозь сплошную негу наслаждения, алой пеленой стоящую перед закрытыми глазами, начал вновь проступать страх. Потому что моё платье расстёгнуто уже наполовину и подол скомкан на талии, а мы до сих пор в кабинке школьного туалета, мимо которого в любое мгновение может пройти кто-нибудь из учителей.

Реальность настигла меня внезапно, одним рывком вытащила из-под толщи воды, в которой я тонула и захлёбывалась, не задумываясь о последствиях. А теперь меня начинало трясти от ужаса, потому что Иванов не останавливался, и я не знала, что теперь делать.

— Максим, — срывающимся на истерику голосом позвала я, упираясь ладонями ему в плечи. И те несколько мгновений, пока он никак не реагировал, я ощущала полное оцепенение и пугающую опустошённость, не в состоянии вымолвить больше ни слова. Просто застыла, как жертва в ожидании смертельного броска загнавшего её в тупик хищника.

Он испуганно отдёрнул от меня руки, отступил назад и громко врезался спиной в хлипкую стенку кабинки, оглядывая меня с ног до головы с такой растерянностью, словно сам не до конца понимал, что сейчас произошло.

— Полина? Поля, ты в порядке? — спросил он, нерешительно коснувшись пальцами моей щеки, пока я дрожала, вцепившись в края расстёгнутого платья и пытаясь свести их обратно, совсем не задумываясь о том, чтобы застегнуться.

Была ли я в порядке? Определённо нет. Мне хотелось стряхнуть с себя всё наваждение этого вечера, облепившее тело сплошной сухой корочкой, хотелось отмотать время вспять и не наделать очередных непоправимых ошибок, хотелось просто сползти на пол, обхватить колени и разреветься от обиды. А вместо этого я буквально свалилась прямиком в его объятия, беззвучно шевеля губами и еле сдерживая рвущийся наружу крик.

— Я напугал тебя, да? Прости, что я напугал тебя. Я не хотел, Поля, извини меня, — растерянно бормотал он, прижимая мою голову к своему плечу и бережно поглаживая по волосам.

— Это просто так… я не хочу так…

— Да, всё слишком быстро и ты так не хочешь. Я помню, — отозвался Иванов, не пытаясь скрыть свою обиду и раздражение, естественно вернувшиеся вместе с воспоминанием о начале нашего разговора. — И что это было вообще, чёрт побери? Незадолго до этого сраного спектакля всё было в порядке, а потом тебя будто… — видимо, именно в этот момент его настигло озарение, и продолжение фразы сказано было совсем иным тоном: мягким, слегка насмешливым, покровительственно-прощающим: — Ты приревновала.

— Нет, — поспешила ответить я, хотя слова его были утверждением, а никак не вопросом. Признавать правду мне категорически не хотелось, но и вменяемых оправданий своему поведению найти не получалось.

— Тогда объясни мне, что случилось?

Я облизала пересохшие от волнения губы, пытаясь унять предательскую дрожь, до сих пор сотрясающую тело, надёжно спрятанное в плотном кольце его тёплых рук. Страх до сих пор не давал нормально думать, сковывал грудь и шею железными тисками и пульсировал в висках раскатами грома, и единственное, что до сих пор помогало мне держаться на ногах и избегать истерики, — это именно его поддержка.

— Ты прав, — пришлось нехотя признать мне, при этом испуганно сжавшись, втянув голову в плечи и зарывшись носом в его рубашку. Не знаю, какой именно реакции я ожидала: злости, недоумения, порицания — но точно не хриплого, короткого смешка, раздавшегося прямо над ухом и пощекотавшего кожу внезапным дуновением горячего дыхания.

— И вместо того, чтобы сказать, что я конченый мерзавец, раз позволил какой-то сучке пару минут постоять рядом, или попытаться вырвать ей волосы, ты решила просто сбежать от меня под каким-то глупым предлогом? Я что, вообще тебе не нравлюсь?

— Тебе смешно?

— Теперь — да. А вот когда ты снова начала игнорировать мои сообщения, было как-то совсем не до смеха, — хмыкнул Иванов, прижавшись губами к моей макушке и тяжело вздохнув.

— Прости меня, — неуверенный шёпот растворился в мягкой клетчатой ткани с будоражащим запахом свежести и заигравшей вдали тихой мелодии, еле доносящейся сквозь многочисленные стены гимназии, отделявшие нас от актового зала. Несмотря на то, что меня до сих пор потряхивало после всего пережитого, вместе с ним было очень хорошо. Страх рассеивался, расползался и растворялся в воздухе, как тьма при встрече с первыми лучами утреннего солнца, и оставлял меня наедине с растущим внутри согревающим чувством доверия, которое становилось сильнее день ото дня, крепло и принимало чёткие формы по мере того, как я показывала свою слабость, а он спешил защитить меня даже от самой себя.

Казалось очень несправедливым, что он давал мне так много, а я не могла дать ничего равноценного в ответ. Не умела открыто говорить о своих чувствах, не знала, как можно показать свою безграничную благодарность ему за понимание, за способность вынести мои сомнения и прогнать их прочь, не позволив испортить наши отношения. Единственное, что стало мне под силу, — приподняться на цыпочках и снова легонько поцеловать его в шею.

— Поль, ты смерти моей хочешь? — шумно выдохнув, жалобно спросил он и вмиг застыл каменным изваянием, боясь сделать хоть одно малейшее движение. Однако одна часть его тела всё же пошевелилась, приведя меня в замешательство, смешанное с чувством восторга и вины за то, что ненароком вышло раздразнить Максима, только недавно сумевшего успокоиться.

Оставалось только порадоваться, что в темноте не видно, как сильно я покраснела.

— Извини меня, пожалуйста…

— Дальше ты скажешь, что так не хотела?

— Может быть и хотела, — честно призналась я, сопроводив внезапно вырвавшееся откровение нервным смешком.

— Уже неплохо, — его голос приобрёл более мягкий, довольный и слегка игривый оттенок, и перед глазами тут же возникла чёткая картина того, как взлетают вверх уголки пухлых губ, в расширившихся зрачках начинают мерцать дьявольски-лукавые огоньки, а на левой щеке, как и всегда, на пару мгновений раньше, чем на правой, появляется маленькая, по-детски милая ямочка. — Если я ещё хоть раз услышу от тебя это «извини, я не хотела» — покусаю, так и знай.

— Прямо по-настоящему, больно?

— Нет, в шутку и приятно.

— О, ну тогда: Максим, извини, я так не хотела, — бодренько протараторила я, заметно приободрившись и ощутив прилив странного азарта. Пока мы обнимались в тесной кабинке и видели лишь общие очертания друг друга, мне стало на удивление легко сказать то, что крутилось на языке, но что я прежде никогда бы не решилась произнести, опасаясь оставить о себе неправильное мнение.