Книга Мой возлюбленный негодяй - Айрис Джоансен

И он громко хлопнул дверью.

В его манере и словах не было сентиментальности я нежности. Но она приняла все, что он дал ей: гнев и понимание, суровость « обещание вечности.

Марианна смотрела на захлопнувшуюся за ним дверь, чувствуя изумление… и зарождающуюся радость.

* * *

Когда она открыла дверь комнаты Джордана, на улице уже сгустились сумерки.

Джордан лежал на постели все еще одетый и смотрел в окно на пожары, пылающие на всем протяжении туннеля.

Он повернул голову на звук открывшейся двери:

— Я сказал тебе, чтобы ты ложилась. Марианна не видела его лица, но тон не внушал особых надежд.

— Мне надо было тебя увидеть. Иначе я не смогу заснуть. — Она закрыла дверь и подошла к нему. — Тебе больно?

— Да, и я это очень плохо переношу. Так что тебе лучше вернуться в свою комнату и оставить меня в покое.

— Я не могу этого сделать.

— Ты об этом пожалеешь. Когда мне больно, Я склонен бросаться на всех.

— Тогда я найду твое поведение неприемлемым. — Она легла рядом с ним. Слова, которые она пришла сказать, давались ей с трудом, и она не хотела видеть его лица. Повернувшись к нему спиной, она тихонько сказала: — Но тебя я неприемлемым не сочту. Никогда. Она почувствовала, как Джордан напряженно замер.

— Эти слова звучат немного знакомо.

— Это прекрасные слова. Ты никогда еще не был так красноречив.

— Господь свидетель: ты непривередлива.

— Нет, я очень привередлива. Мне необходимо все. — Она помолчала. — Но и взамен я тоже дам тебе все.

Джордан не протянул рук, чтобы обнять ее.

— Например? — спросил он глухо, уткнувшись в ее волосы.

— Я пойду для тебя на любой бой. Ты хочешь, чтобы этот Наполеон был побежден. Я тебе помогу.

— Тебе следовало бы подумать об этом сегодня днем.

— Я рожу тебе детей. Наверное, я буду хорошей матерью. — И с трудом она выговорила: — И я дам тебе мою работу. Это — часть меня, это самое ценное, что у меня есть, и этим трудно будет делиться, но я попытаюсь. — Еще раз помедлив, она тихо добавила: — И я буду любить тебя всю жизнь.

Наступило молчание, а потом он вежливо спросил:

— И это все?

Возмутившись, она начала поворачиваться к нему, но вдруг его руки обхватили ее, заставив остановиться.

— Отпусти меня! — сказала она, вырываясь. — Я знаю, что тебе больно, но ты ужасно злой, и я…

— Ш-ш! — осевшим голосом успокоил он ее. — Я пошутил.

— Я не нахожу эту минуту смешной!

— А мне и не было смешно. Я просто не знал, что сказать, и вот я… — Он замолчал и притянул ее к себе. — Правда, я не нашел слов.

А когда Джордан тронут или растроган, он прячется под маской самоиронии, которая так хорошо ей знакома.

— Тебе надо было сказать: «Большое спасибо, Марианна. Я понимаю, что недостоин тебя, что я — бесчувственный негодяй, но я постараюсь исправиться».

Она ожидала, что Джордан засмеется, но он не смеялся.

— Это будет нелегко. Я не бесчувственный, но я люблю, чтобы все было по-моему, и будут моменты, когда я ошибусь и причиню тебе боль. — Голос у него ;сел и зазвучал неровно: — Но не будет, такого момента, когда я перестану любить тебя. У нее на глаза навернулись слезы.

— И не будет такого момента, когда я разлюблю тебя. — Она добавила: — Хотя иногда я буду запираться в мастерской и забывать, что у меня есть муж.

— Черта с два ты забудешь!

Она поцеловала ему руку над повязкой:

— Черта с два я забуду.

Папа счел бы это странным признанием в любви, мечтательно подумала Марианна, да и обстановка крайне причудливая. Его сердце поэта-романтика было бы больно ранено, но сейчас ей ничего не хотелось изменить. Любовь, которая уже перенесла трудности и испытания, не нуждается в цветущих садах или красивых словах, чтобы утвердить себя.

Они молчали, глядя на пожары.

— О чем ты думаешь? — спросила Марианна спустя долгое время.

Касаясь губами ее уха, он озорно прошептал:

— Я думаю, не назовешь ли ты меня снова бесчувственным негодяем, если я начну тебя ласкать.

— Ты не будешь меня ласкать. Я не хочу, чтобы ты повредил своим ожогам.

— Да? — Она ожидала, что Джордан станет спорить, но он только покрепче притянул ее к себе. — Хорошо. Так тоже очень приятно. Но, наверное, я показал себя неумелым любовником, если ты считаешь, что мне обязательно нужны руки. — Он снова посмотрел в окно. — Хорошо, что благодаря снегу пожары ограничены только ближайшими окрестностями туннеля. Если бы они распространились на поля, то голодная весна ждала бы…

Он вдруг резко втянул в себя воздух. Она повернула голову, чтобы взглянуть на него:

— Джордан?

— Ничего. — Он рассеянно поцеловал ее. — Просто одна мысль пришла в голову. Мне надо обдумать ее перспективы. Конечно, все будет зависеть от того, когда именно армия Наполеона окажется в этом районе России…

Он замолчал, не сводя глаз с цепочки пожаров, ведущих к Москве.

Джордан уже строит планы, пытаясь обернуть на пользу неудачу, вызванную потерей туннеля. Марианна лежала тихо, чтобы не мешать ему думать. Ее не тревожило то, что он почти забыл о ее существовании. Он вернется к ней, спокойно думала она. Какое это удивительное и волшебное чувство.

С этого дня он всегда будет возвращаться к ней.

17.

На следующее утро они выехали в Кассан. Предстояла долгая и утомительная скачка к границе.

Отряд тронулся в путь до рассвета и не останавливался, пока на небе не погас последний луч солнца. К концу дня Марианна настолько измучилась, что в объятиях Джордана мгновенно провалилась в сон.

Путь казался бесконечным. Прошло немало дней, прежде чем они увидели башни дворца воран в Ренгаре.

— Это будет нелегкая встреча, — тихо проговорил Джордан. — Долг воран — заботиться о безопасности Кассана, и она рассчитывала на этот туннель. Я постараюсь тебя защитить, но она…

— Не надо меня защищать, — сказала Марианна. Ей ничуть не улыбалось стать яблоком раздора между матерью и сыном и еще сильнее поссорить их. — Я это сделала и готова ко всем последствиям. Оставайся в стороне, Джордан.

Джордан покачал головой.

— Я не могу стоять в стороне. Когда в прошлый раз я отступил и позволил тебе действовать по твоему усмотрению, ты чуть не сожгла пол-России. — Марианна начала было возражать, но он поднял руку. — Хорошо, я обещаю, что посмотрю, как обстоят дела, прежде чем бросаться на твою защиту.