Книга Сто лет - Хербьерг Вассму

Между двумя домами, стоявшими близко друг к другу. Между садовой изгородью и сточной канавой. Мимо черной кошки, сидевшей и умывавшейся в этом черном мире. Мимо человека в черной кепке, который остановился и сказал, чтобы она шла домой. Но она сделала вид, что не слышала его слов.

В конце концов она села на каменное крыльцо, в камне были дырки, словно кто-то продолбил их со злости. Вскоре к ней подошла какая-то женщина и присела перед ней на корточки.

— Здравствуй! Ты пришла по делу? Ведь ты младшая дочка Элиды, верно?

Йордис не ответила.

Женщина достала из кармана передника кусочек бурого сахара и с улыбкой протянула его ей. Йордис увидела, что у женщины во рту не хватает двух передних зубов. Но она была не старая. Еще неизвестно, человек она или нет. Может, это ведьма? Может, она забирает детей, которые попадаются ей на пути? Совсем как Элида?

— Я не живу у них! Я дочка мамы Кьерсти! — крикнула она и пустилась бежать.

Добежав до хлева Ханса Улаи, она оглянулась, не бежит ли за ней та женщина. Никто за ней не бежал.

На Рождество в гости приехала сестра Хельга. Ей было уже четырнадцать, и Йордис решила, что никогда не видела более красивой девочки. Она была красивая и серьезная, даже когда смеялась. Впрочем, это не имело значения, потому что она была очень добрая. И была похожа на ангела с картинки, что висела раньше у Йордис над кроватью. Сестры, Агда и Йордис, ходили за Хельгой по пятам, но она никогда на них не сердилась. Напротив, провожала их, когда они шли по заснеженной дороге в лавку. Держала их за руки.

Хельга приехала ненадолго. Она не собиралась жить в Стренгельвоге, потому что ей нравилось жить у приемных родителей на Эльверхёе. Она сказала, что будет там конфирмоваться, потому что училась там в школе и там ее дом. Йордис хотела спросить, больно ли конфирмоваться, но каждый раз ей что-то мешало.

Наконец Рождество кончилось, однако Хельга не уехала, хотя ее вещи были уже уложены. Элида считала, что Хельга нужна Йордис.

— Но у нее есть ты и Агда, — возразила Хельга, замерев с вилкой в руке.

На кухне их было четверо. Хельга помогала Элиде убирать после обеда, а Йордис с Агдой, сидя на большом ящике с торфом, разглядывали глянцевые картинки Хельги, которые Агда хотела у нее выпросить.

— Сейчас не время говорить об этом, — сказала Элида, опуская на горячую плиту круги от конфорок один за другим. Последним она опустила круг на среднюю конфорку. Потом аккуратно повесила кочергу на медный штатив. В черноте печки послышался гул, опасный гул.

Йордис поняла, что Хельга из-за нее не может вернуться к приемным родителям и на конфирмацию. Говорить об этом было нельзя, и радоваться этому — тоже, хотя она как раз обрадовалась. Хельга проплакала весь вечер. Они спали в одной комнате, поэтому Йордис могла тоже поплакать. Агда, правда, сказала, что плакать из-за этого глупо, однако все-таки заплакала. Она тоже была рада, что никто никуда не уехал.

Когда Хельга распаковала чемодан, она сказала, что теперь все стало черной ночью и снежными сугробами.

После этого она стала еще серьезнее. Она написала письмо своим приемным родителям и начала учиться в школе в Стренгельвоге. И она не сердилась на Йордис, как можно было подумать. Но научила ее буквам. И когда однажды Йордис вместо того, чтобы спать, лежала и думала о маме Кьерсти, Хельга шепотом позвала ее:

— Мне так холодно. Ляг ко мне!

Йордис взяла свою перину и оказалась словно в теплой пещере вместе с Хельгой.

Время шло быстро и беспорядочно. Люди говорили уже о лете. Хельга конфирмовалась, и ее приемные родители приехали в гости.

Мама Кьерсти и папа Рейдар не приехали.

До конфирмации Йордис было еще далеко.

Хельга, Агда и Йордис собирали морошку на болотах Ханса Улаи. С болот открывался бескрайний вид, деревья здесь не росли. Дома превратились в маленькие кубики где-то на краю мира и едва не падали в море. Небо тоже было бескрайним, невозможно было представить себе что-нибудь более бескрайнее и большое. Пряно пахло вереском и бочагами. Бочаги следовало обходить, а то в их бездонности можно было исчезнуть навсегда. Так сказала Хельга.

Руки быстро сделались липкими, зато их можно было лизать. У сестер был с собой хлеб и сок. Вскоре они нашли плоский камень, на котором было удобно расположиться и поесть. Плоский камень так далеко на болотах Хельга назвала неестественной прихотью Господа Бога. Она знала все. Агде нравилось есть незрелую морощку без хлеба. Хельга сказала, что у нее заболит живот, но Агда ее не послушала.

— Незрелая морошка такая красивая, — примирительно заметила Йордис.

— Все зависит от того, какой цвет человек любит больше, красный или желтый, — сказала Хельга и улыбнулась своей серьезной улыбкой.

С болота летели мухи, они тоже любили морошку. Девочкам приходилось все время обмахиваться.

— Расскажи, как умер папа Фредрик, — неожиданно попросила Агда и раскусила незрелую морошку. У нее были темные волосы, такие же, как у Хельги и Йордис. И маленькое хорошенькое личико. Она была похожа на котенка, который был у Йордис, когда она жила у мамы Кьерсти.

Теперь он, наверное, уже вырос.

Хельга помедлила, а потом начала рассказывать. Она всегда интересно рассказывала.

— Ну, слушайте... — начала она. — Он приехал в Хавннес к Саре Сусанне и послал за нами, за теми детьми, которые оставались на Севере. Тетя Кьерсти тоже приехала с тобой, Йордис. К счастью, до того, как папа умер, мы с Карстеном успели прокатить его на больших санях вокруг дома. Ему хотелось еще раз увидеть Млечный Путь и Орион... снизу. Он так смеялся, что нам приходилось останавливаться и вытирать пену у него с усов.

— Я тоже его хорошо помню! — с торжеством подхватила Агда. — Он был такой прозрачный, с черными усами. Когда он смеялся, он держался за грудь. Чтобы у него не выпало сердце.

— Нет, это из-за боли, — объяснила Хельга.

Когда Хельга произносит слово боль, это совсем не то, что сделать кому-то больно, подумала Йордис. В нем есть как будто что-то священное.

Это означает, что человек избран, чтобы умереть.

Не когда-нибудь позже, а сейчас.

Сразу.

— Вот так и получилось. Папа умер. Лежал белый и неподвижный. Я одна разговаривала с ним после того, как он умер, — вздохнула Агда.

— Нет, ты ошибаешься. Когда люди умирают, они не разговаривают, после них остаются только мысли и одежда, — грустно сказала Хельга.

— Мысли? — шепотом спросила Йордис.

— Да, о том, что они нам говорили, и всякое такое, — объяснила Хельга.

На какое-то время все заслонили мухи и болото.

— Как думаешь, папа Фредрик говорил мне что-нибудь, чего я не помню? — спросила Йордис и положила в рот ягоду.