Книга Рука - Юз Алешковский

В декорациях Пашку раздражала одна деталь: задник, неснимавшийся на протяжении всех трех актов. На огромном, во всю ширину сцены,сером полотнище художник наляпал углем и слегка размыл силуэты разновозрастныхкрестьян обоего пола… Изможденные лица с закрытыми глазами, всклокоченныеволосы, кожа да кости… Это были сами мертвые души. Балет посвящается их памяти,памяти безвестно погибших под гнетом помещичьего ига. Они должны были по мыслихудожника и либреттиста будить вздремнувшее классовое чувство зрителя. Первыйакт назывался «Тезис», второй «Антитезис», третий «Слава синтезу, слава России– СССР!»

Все это была ужасная, вульгарная спекуляция и халтура,сказал Пашка. Его подташнивало от мельтешения карикатурного Чичикова нагромадной шашечной доске среди кордебалета голых шашек, акробатических прыжковНоздрева, тягуче-сентиментального адажио Манилова, громоподобной, с пуканиемвалторн, музыки, сопровождавшей грубое топание Собакевича. Детишки, танцевавшие«пирожки», «блинчики», «булочки» и различные закусочки, вызванные на сценушироким жестом Коробочки, и прочие хреновины действия, разворачивавшиеся нафоне гневных мертвых душ – предметов алчной купли и продажи, чуть не довелиПашку до сердечного приступа. Балет продолжался.

Залихватское па де труа Чичикова, Петрушки и Селифанапосреди тоскливого бездорожья около разбитой брички выражало уверенность в том,что через сто лет дороги здесь станут лучше, и вывело Пашку из себя, посколькуон недавно огреб замечание за развал дорожного строительства в области. Он оттошнотворной досады и раздражения громко зааплодировал.

Зал тупо подхватил овацию, отчего казалось, что все помимосвоей воли аплодируют бездорожью… А когда началась сцена обеда в губернаторскомдоме и балерунчики, танцуя, вынесли на подносах гусей, поросят, жареных сгречневой кашей, большущего осетра, грибочки, салаты, гору свежих помидор,старинные супницы с тройной ухой и метра на два расстегаи, в зале установиласьмертвая тишина.

Многие люди, имевшие отношение к областной торговой сети иснабжению населения продуктами первой необходимости, густо, но непонятнопочему, покраснели, а пара дюжих билетеров во фраках, стеснявших чекистскиедвижения, вывели из зала захохотавшего молодого человека и старую большевичку,смачно жеваешую захваченный из дома бутерброд с вареной капустой. Зрители, также как удаленные из зала нарушители, приняли это за модернистский прием,иллюстрирующий основное действие…

Чичиков, разжиревши на глазах всего зала отненасытногопожирания мертвых душ, в конце первого действия проскакал, дрыгаяногами, к запасному выходу – он спасался от преследования мертвых душкрепостного крестьянства.

После перерыва началась антитеза: преследованиенародовольцами в разночинной одеженке положительных представителей дворянства,выполненное в захватывающей манере с выстрелами и фехтованием. Затем заключениеЧичикова в царскую тюрьму народов.

Снова грандиозный сверхнатуралистический обед у Тентетниковас тортом, изображавшим сцену убийства царя-освободителя крестьян Александрагероями-революционерами. Наконец пошел сплошной синтез, не отделенный отантитезы хождением зрителей в буфет и в сортир.

Задник упал. Ио сцене проехал трактор, вытащивший бричкуЧичикова из колдоебии и грязищи Российской истории. Сам Чичиков задумчиво, какобезьяна, качался на качелях на месте задника, как бы подводя итог своейбезнравственной, напрасной, бесплодной деятельности и шарахаясь то влево, товправо, хотя перед ним путеводительно фосфоресцировал и искрился портретизобретателя научного коммунизма… Из-за кулис донеслась до Пашки «Дубинушка»,замешанная на «Интернационале», и на сцену вышла плотная толпа оживших мертвыхкрестьянских душ. Они несли над собой транспарант «Слава колхозномустроительству!» и чучела порочных персонажей великой поэмы Гоголя. Сам авторпоэмы, сидевший в сторонке на пьедестале, вдруг порывисто встал, словно завороженныйчудившимся ему в корчах горевшей рукописи изумительным и долгожданным синтезом.

Гремели литавры. Через всю сцену провели бородатых дядеи ибедрастых бабенок, прикованных друг к другу цепями антинародных предрассудков.Это уходило со сцены истории под гиканье и свист бывших мертвых душ российскоекулачество. Уходило с поникшими головами и угрюмыми взглядами исподлобья.

Затем погас свет и с экрана примо в зал помчаласьгоголевская тройка. Присутствующие инстинктивно пригнули головы. Кони летели,раздувая ноздри и храпя. Перед ними расступались символические народы игосударства, а правил тройкой тоже символический ямщик – здоровенный молодец втренировочном костюме с бровастой рожей и буквами КПСС на груди.

Зал рукоплескал стоя. Ожившие мертвые души приветственномахали руками почетным гостям города. Пашка, очумев от музыки и танцев,пригласил гостей проследовать на сцену для «стихийного синтеза партии и народапосле представления».

Зрители выли в экстазе, когда растроганные встречей,сплелись в радушных обьятиях Пашка с Чичиковым, Манилов и Ноздрев с двумяполитическими руководителями, Плюшкин с управляющим горторгом, Коробочка сзавоблздравотделом, губернатор и высшие чиновники с иностранными гостями изБолгарии и Монголии, а их жены с Петрушкой и Селифаном. Потрясающая вакханалиякончилась там же на сцене, за столом с изумительной снедью и валютной водкой измагазина «Березка». Пили друг за друга, за шестидесятилетие, за Гоголя и нашивооруженные силы.

Сам балет Пашка строго приказал больше никогда непоказывать, ибо великие произведения искусства должны существовать водном-единственном экземпляре. Декорации было приказано сжечь, а с балерин ибалерунов взять подписку о меразглашении слухов насчет продуктового реквизита.Исполнителя же роли Чичикова предупредить, что если он не перестанетсожительствовать в Ноздревьим и Петрушкой, то его не сделают народным артистомРСФСР и переведут в детские каникулы на Деда Мороза…

Бедный Пашка. Не прошли для него даром сорок лет партработы всплошном раздвоении личности, в разрушении идей дьявола левой рукой и вукреплении ее же правой. Простился я с ним. Очень удивится, получив завтрателеграмму о моей смерти. Не ожидал, скажет, не ожидал. Всплакнет. Откровенноговоря, не торопил я его с рассказом. Чего, собственно, торопиться?..Цепляюсьслегка… Цепляюсь.

Глава 77

Не надо, Василий Васильевич, не надо! Не уговаривайте меняотказаться от «несвоевременного ухода из продолжения жизни». Я покидаю развитоесоциалистическое общество. Вы свиделись с отцом. Теперь я хочу свидеться сосвоим, хотя не знаю, дозволят ли… Скорей всего не дозволят. Но я готов принятьпосмертную муку разлуки. Я заработал ее, я надопрашивал, я наказнил…

Вы же сейчас сделаете то, чего не успели сделать почтиполвека назад. Смерть мученическая была бы плодоносней моей прожитойпалачевской жизни... Вот я бросаю в камин партбилет, осклизло холодивший моюгрудь сорок лет.

Сгорел партбилет. Унесло его черный прах в трубу. Упадетсейчас прах в саду на белые, розовые и черные цветы, на ромашки, бархотки,гладиолусы, граммофончики и георгины… Упадет… Кажется… все…