Книга Самая страшная книга 2021 - Михаил Парфенов

«Хорошо, замки не успели сменить», – подумал дьякон, воровато просачиваясь в прихожую. Вещи большей частью были разобраны, но в покоях явственно царил дух переезда, когда каждому предмету лишь предстоит найти свое настоящее место.

Давешний сверток лежал посреди обеденного стола. Бумага надорвана только в самом углу, обнажая орнамент богатого оклада. На обертке второпях была выведена карандашом странная надпись: «Грешник, не молись мне!» Только вот письма нигде не было.

За окном мелькнула тень, и Федя, чувствуя себя настоящим татем, вжался в стену. Обождав для верности пару секунд, он поднял шкатулку, принадлежащую, несомненно, матушке, пролистал страницы псалтыря, похоже не читанного, заглянул в пустующий ящик письменного стола. Феде была очевидна допущенная им ошибка, но смиряться с ней не хотелось. Письмо, конечно же, осталось в рясе отца Владимира. Досадуя на себя, дьякон пошел было к выходу, но вернулся к столу и, сам не понимая, зачем делает это, спрятал под куртку сверток.

На пороге Федя столкнулся с Игнатом, подобострастно чистившим у порога настоятеля и без того тающий снег. Как ни в чем не бывало – кураж придавал сил – дьякон запер дверь и отправился к себе.

Даже по уголку оклада Федя понял, что икона внутри необыкновенная, но лишь разрезав бечевку и аккуратно сняв бумагу, осознал, насколько. Причудливый витиеватый, в красных каменьях узор оклада напоминал о бушующем пламени, скрывавшем под собой почти всю доску и оставлявшем открытым только лик.

Лик.

Привычное слово показалось Феде незнакомым. Он повторил его несколько раз про себя, ощупывая звуки языком, а пальцами – багряные альмандины на серебряных завитках. Нет, то, что открывалось взгляду, не было похоже ни на один прежде виданный им лик Христов. Под взглядом непроницаемо черных глаз хотелось сжаться и молить, но не о прощении, а о пощаде. Брови над ними вздернулись гневливо-презрительно. На широких, далеко не постных скулах играли желваки. Излом тонких губ больше напоминал трещину.

Дьякону хотелось сейчас же завернуть эту икону в бумагу и отнести ее обратно отцу Владимиру, но интерес собирателя уже отзывался неясным зудом в его душе. Федя усердно помолился у киота и вернулся к столу, где, стараясь не глядеть, спеленал доску в бумагу. Потом достал телефон и нашел в телефонной книге нужный номер.

– Андрей Александрович? Добрый день. Да, по делу. Нашелся вот преинтереснейший экземпляр по моей теме. Могу я сейчас подъехать? Спасибо, буду.

Дорогу к дому искусствоведа и коллекционера Зубова Федя мог бы найти даже с закрытыми глазами. Впервые он попал в уютную мансарду старого купеческого особняка на одной из улочек тихого центра еще семинаристом. Андрей Александрович трудился в те годы старшим научным сотрудником в одном из подразделений РАН, но его квартира даже тогда больше походила на музей. Выходя за хлебом, Зубов включал сигнализацию, и его провожали глазами гравюры Дюрера, рисунки Репина, офорты Шишкина и, конечно, иконы. Средневековые, синодальные, самописные, старообрядческие.

С тех пор Зубов уволился с работы, выкупил первый этаж особняка и жил, промышляя перепродажей предметов искусства. Федя старался помнить Андрея Александровича энтузиастом и коллекционером, не замечая, как тот становится плохим списком с самого себя. Торопливым, желчным, алчным стариком.

Зубов встретил его в кабинете, протянул руку, не вставая из кресла, и со скукой пресытившегося знатока посмотрел на бумажный сверток. Но стоило ему развернуть обертку – и в глазах блеснул полузабытый огонек любопытства.

– И где же, позвольте спросить, Федюша, вы отыскали такого сурового Вседержителя?

– От отца Сергия досталось… В наследство, можно сказать.

– Да, я слыхал, примите соболезнования, – бросил Андрей Александрович, но дьякон видел, ему не терпится приняться за осмотр. – Вам не составит труда поставить чайник?

– Конечно. – Федя знал, что Зубову нужно побыть с иконой наедине, соблюсти негласный ритуал знакомства. – Вам кофе?

– Да, как обычно, спасибо.

Когда дьякон вернулся с кухни, неся на подносе кофейник, молочник и две чашки – коллекционеру всегда нравилась эта нехитрая церемонность, – Андрей Александрович уже вернулся в прежнее состояние скучающего безразличия.

– Пока ничего особенного сказать не могу. Раскольничья, но в окладе, который скрывает руки, что довольно необычно. Чеканка оклада кустарная, однако сделана умело: орнамент такой прежде не встречал.

В общем-то создается впечатление, что это семнадцатый век, но больно свежо выглядит. Вы уверены, что лик не подновляли и не чистили оклад? Очень странно, но я готов голову на отсечение дать… В общем, нужно снять оклад и осмотреть на предмет позднего вмешательства, а на это понадобится время. Заходите ко мне завтра с утра, Федюша, договорились?

Дьякон не понял сразу, откуда в темной прихожей на него обрушился град ударов – неумелых и не слишком сильных. Но когда он наконец дотянулся до выключателя, другой рукой отмахиваясь от нападавшего, перед ним вспыхнула мертвенно-бледная физиономия отца Владимира. Настоятель зажмурился, но атаку не прервал.

– Верни икону! Грешник, ворюга…

– В Писании сказано, что лучше вор, нежели говорящий ложь! – отбивался дьякон. – Думаете не знаю, что вы в епархии раззвонили, будто на исповеди вас отец Сергий попросил приход принять? А ведь я говорил с ним перед смертью, ложь это.

– Грешником был твой настоятель, я-то исповедь его внимательно слушал. Хочешь, и тебе перескажу?

– Расскажите лучше, куда письмо, мне завещанное, дели, – теперь перешел в наступление дьякон, выталкивая настоятеля к двери.

– И икона, и конверт – собственность епархии! Если не вернешь сегодня же, я тебя со свету сживу, сопляк! Выбирай, куда хочешь: в монастырь или в тюрьму? – вместе с этими словами до Фединого носа добрался наконец кислый хмельной запах.

– Мы с вами поговорим после того, как у вас из головы кагор выветрится.

– В аду с чертями говорить будешь!

Дверь за спиной у отца Владимира распахнулась, но он намертво вцепился в притолоку, и Феде ничего не оставалось, кроме как по одному разжимать ледяные костистые пальцы.

– Не-пей ви-на, и-у-да! – с последним отчеканенным дьяконом слогом настоятель скатился по всхлипнувшей лестнице и приземлился в навороченный Игнатом сугроб.

Федя захлопнул входную дверь и впервые за долгие годы запер ее на замок. Скинул не глядя сапоги и стал мерить комнату шагами. Получалось три больших и один маленький из угла в угол.

«И на что только надеялся, дурак? Знал же, что все откроется. К тому же Игнат меня, выходящего, видел. Письма не нашел, зато икону стащил. На кой она тебе сдалась, Федя? Тебе бы о приходе подумать, что дальше будет-то? Тебя сошлют к черту на кулички, а прихожан сожрет этот… Деньги выдоит досуха, а души пропадать бросит. Тоже мне охотник за грешниками».

Дьякон пытался понять, что двигало им в последние дни, но вновь и вновь упирался в глухую стену – слишком мало было в уравнении постоянных. Хрипящий на постели отец Сергий и его странная история, зареванная матушка Ефросиния в окружении детворы, задумчивый Антон у книжной полки, оскаленный призрак отца Владимира, непроницаемый Зубов, вечно удивленный Игнат. Если бы Федя только мог выстроить их в логическом порядке, понять умом, почему он оказался вырван из своей тихой жизни! А если действовал он не умом, а сердцем, то, выходит, был направляем Провидением либо же, что еще страшнее, – попался в хитрую дьявольскую ловушку…