Книга Разведка боем - Василий Звягинцев

Басманов покачивал носком начищенного сапога с видом человека, который все понимает правильно и принимает предложенные правила.

– Георгию Александровичу сейчас должно быть пятьдесят пять. И никого из вас я, конечно, за него не принял. Ему появляться пока еще рано. А вот когда вы Москву освободите…

– Точно. Мы берем Москву, он въезжает на белом коне, коронуется и объявляет возвращение к истинно народному самодержавию времен Алексея Михайловича… Знаете, полковник, не будем сейчас вникать в скучные подробности, так оно было или не совсем так, а договоримся… Вы предположение высказали, я ответил по-английски: «No comment»… Я даже не буду брать с вас слова хранить тайну о нашем разговоре. Вы автор гипотезы, ну и поступайте с ней, как знаете. Договорились? А теперь мне пора идти, господин… – Шульгин улыбнулся двусмысленно, – ладно, пока еще полковник. Честь имею кланяться. Провожать меня не нужно. Но – готовьтесь. Как любил говорить один мой друг – не прошло еще время ужасных чудес…

Лавируя между могилами по порядочно заросшим дорожкам, – последнее время мало кто тратил силы и время на поддержание кладбища в порядке, – Шульгин подошел к стоявшей в задумчивости над вросшим в землю камнем Анне.

– Вы чем-то опечалены? Так, кроме Николая Васильевича, тут есть и еще вполне заслуживающие вашего сочувствия люди. – Шульгин хотел сказать, кто именно, и вдруг запнулся. Да и ведь вправду, чуть правее должен быть памятник Алексею Толстому, а он еще и из эмиграции не вернулся, слева – Аллилуевой, и ей жить еще двенадцать лет, остальные известные ему обитатели кладбища тоже пока не скончались или похоронены пока что в других местах. Выходит, что даже наизусть знакомое кладбище готово его подвести при неосторожном выражении. Однако вон, неподалеку, тоже памятная ему из других времен могила двух братьев-близнецов, двух подпоручиков, павших в один день в сражении при Сольдау в четырнадцатом году. Он вдруг подумал, что это скромное надгробье – неожиданное подтверждение реальности окружающего мира. Уж такую-то деталь ни один режиссер не догадался бы воссоздать специально…

– Давайте все это оставим. Сказано ведь: «Мертвый, в гробе мирно спи, жизни радуйся, живущий…» Предлагаю сесть в автомобиль и прокатиться по достопримечательным местам Первопрестольной. Или же за город, если предпочитаете. Осенние окрестности города сейчас довольно красивы.

Анна посмотрела на него не по возрасту проницательно.

– Пожалуйста, Александр Иванович, давайте покатаемся. За город. А насколько далеко?

«Хоть до самой белой территории», – хотел было сказать Шульгин, но предпочел удержаться от чрезмерной напористости или излишней проницательности.

– От вашего желания будет зависеть, уважаемая Анна Ефремовна.

– А зачем вы, уважаемый Александр Иванович, – с возможной язвительностью в голосе сказала девушка, – разговариваете со мной в таком тоне? Как будто действительно хотите на наших здешних людей похожим показаться. Но ведь не получается у вас. У меня не только слух хороший – и я ваш разговор с полковником Басмановым слышала, так я еще за три коммунистических года, за неимением иных занятий, много всяких книг прочитала. Вы ведь и вправду совсем другой человек, чем пытаетесь изобразить. Так и отлично же! Я давно о чем-то подобном мечтала и готова быть вам верной помощницей…

– Да в чем же, Анна Ефремовна? – стараясь оставаться в образе, воскликнул Шульгин.

– В чем угодно. Мне неважно. В попытке убить Ленина, захватить императорский престол или ограбить патриаршую ризницу. Просто я давно надеялась встретиться с необыкновенным человеком, вроде вас. Когда Сергей привел вас в дом, я вначале подумала, что он продался большевикам, и вы как раз из них, а потом поняла – вы совсем другие… С вами мне по пути!

Шульгин увидел, что за три года девушка действительно поняла многое, оказавшись в эпицентре практического воплощения в жизнь «вековой мечты человечества». Отчего приобрела некоторую экзальтированность и склонность к экстремизму. Нельзя сказать, чтобы это его не устраивало, он сам третий день соображал, какой бы подход к ней найти. Если она сама предлагает вариант – так ради бога.

– Хорошо, милая Аннушка. Вы готовы вступить в наш рыцарский орден? Со всеми соответствующими обетами, ритуалами, обязательным самоотречением и непредсказуемыми результатами? Невзирая на опасности, как реально-бытовые, для физического существования, так и трансцендентные, в рассуждении вашей православной души?

– Готова? – с внезапным блеском в глазах и резко вскинутой головой переспросила Анна. – Готова ли я? Да я только об этом и мечтала!

«Ну вот, – грустно подумал Шульгин, – очередная Софья Перовская. Неважно зачем, неважно за что, абы живот на подходящий алтарь возложить. Разве что, по Фрейду, данную политическую акцентуацию в несколько другую сублимировать? Не с бомбой же ее на теракт посылать…»

ГЛАВА 34

– Я, Андрей Дмитриевич, – излагал свои построения Новикову профессор Удолин, – изучил все доступные теории черной и белой магии, десяток лет постигал практику дзен-буддизма и еще многое, рассказ о чем заведет нас в глубокие и не имеющие практического значения дебри. Сейчас нам важно другое. Вы владеете практикой без теории, я – наоборот. Мне жаль, я даже испытываю определенный комплекс неполноценности, однако что поделаешь? Остается поделиться с вами известными мне навыками и надеяться, что в результате мы оба выиграем…

– Это так просто? – удивился Новиков. Ему казалось, что предметы, о которых они с профессором рассуждали уже третий час, сложны для постижения не в силу даже их нарочитой запутанности, кое-что он постиг за время учебы в МГУ и аспирантуре, а как раз практически.

– Более чем. Если человек имеет соответствующие предпосылки, практику он в состоянии постичь даже и за пять минут. Я в своих исследованиях выявил девять уровней сознания. Первые три свойственны людям от рождения, если они не олигофрены. Еще два можно постичь путем размышлений, имея медицинское или философское образование. А дальше – совсем другое. Медитации, углубленное и замедленное дыхание, практика дзен подведут вас к шестому уровню. С него, если удастся, доступен седьмой… Ну а куда ведет он – я не знаю. И боюсь заглянуть в сии бездны…

– Отчего же бездны? – с любопытством спросил Новиков. – Насколько я в курсе – дальше нирвана. Благорастворение, высшее блаженство небытия, неделания и неучастия. Мне не по характеру, кому-то нравится, а ужасного-то что?

– Нет, нет и нет! – вскричал профессор, и даже борода его вздыбилась от возмущения или от страха, Андрей не понял.

– Бездна – это… Если вы слишком долго всматриваетесь в бездну, бездна начинает всматриваться в вас!..

– Ну, Ницше это писал, почитывали…

– Ницше… – Удолин посмотрел на Новикова с уважением. – Да, писал, и он тоже относится к пророкам, а вот не продолжил же. Что именно случится, когда бездна всматривается в вас слишком пристально…

– А вы знаете?