Книга Введение в мифологию - Александра Баркова

И наконец, третья характеристика психологического состояния этого самого милого и доброго персонажа – эротизм. Неуемность чрезвычайно высокая. С тем же самым Гераклом известный пример, как он одну ночь провел с пятьюдесятью дочерьми царя Теспия. Примеры эротизма гипертрофированного, абсолютно неуправляемого, безумного можно довольно долго продолжать.

Еще одна черта образа первопредка, которая, подчеркну, для героя шаманского мифа, для героя архаического сказания прекрасно сосуществует с первыми двумя, а потом в эпосе категорически уходит. Это черта, связанная с его умом. В эпосе все будет просто и ясно. Герой будет сверхсильный, сверхъяростный. Сила есть – ума не надо. В шаманском мифе герой будет иметь выбор, как ему действовать: воинской силой или хитростью. Для героя шаманского мифа понятия хитрости, мудрости и магии абсолютно взаимосвязаны. Точно так, как и в предыдущих случаях, это не три черты, а одна. Победить хитростью не считается зазорным или бесчестным, это вполне достойная победа.

Выделение из архаического сюжета сказаний о богах, эпоса и сказки – очень четкий водораздел между шаманским мифом и более поздними эпическими формами.

Враг

Отдельная тема – образ врага. Чуть позже, когда мы будем разбирать книгу Владимира Яковлевича Проппа «Исторические корни волшебной сказки», мы коснемся образа врага подробнее, но сейчас нужно отметить тот факт, что изначально враг предстает чудовищем, враг предстает змеем. Что происходит с образом врага дальше? Он будет постепенно все более и более приобретать антропоморфные черты. Поскольку эпос – описание того, как мир людей воспринимает себя, то в какой-то степени эволюцию эпоса можно назвать эволюцией самоописания человека. И соответственно, то, что изначально мыслилось как образы чудовищ, со временем все более и более приобретает черты человеческие, а затем, с известной степенью допущения, и конкретных противников. Поэтому изначально образ врага – это змей. Позже – это слабо дифференцируемый монстр. Мы не можем составить его четкого портрета, не можем ясно объяснить, какой у него облик, но тем не менее это какое-то чудище, которое, например, у сибирских народов приобретает черты огромного толстяка-исполина, получеловека-получудовища. Позже такое чудовище может мыслиться антропоморфным великаном в других формах, постепенно гипербола в его образе будет уходить. И наконец, уже на достаточно высоком этапе развития эпоса, враг будет приобретать черты сравнительно близкие к историческим (полностью историческими они никогда не будут), это будут черты подобия историческим врагам. И у нас тогда достаточно поздно возникает очень яркий эпический мотив – бой человека с войском.

Ваша покорная слуга написала в свое время небольшую, но насыщенную статью, посвященную поединку героя и чудовища. Такой бой я назвала архаическим поединком, потому что он имеет отчетливо выраженные мифологические черты. Статья довольно старая и нуждается в некоторых уточнениях, поэтому я скажу о ней пару слов. Если мы берем практически любое яркое эпическое сказание классического эпоса, не архаику, то мы видим, что или первый, или главный бой в жизни героя строится по очень четко прописанной схеме. На первом этапе герой поражает чудовище или антропоморфного врага (это вполне может быть поединок Ахилла и Гектора, а уж Гектор никаких черт мифического чудища не имеет). Герой поражает врага с расстояния и этим достигает неполной победы. Что такое неполная победа? Варианты: чудище ранено, чудище не ранено, чудище убило героя, но героя потом воскресят – и другие формы. На втором этапе герой вступает в контактный бой и, как правило, мечом, реже голыми руками убивает своего противника. Наконец, возможен третий, факультативный этап – истребление змеенышей (детенышей) этого самого врага (подчеркну, это именно монстр). Как объяснить структуру этого поединка? Я не буду сейчас цитировать свою статью, но там приводится материал на очень большом количестве примеров. Действительно, в самых разных культурах, весьма далеких друг от друга, мы видим поединок такой структуры. Почему структура боя настолько устойчива? Этому есть два ответа: в статье дан один. А сейчас уточняю, что есть все-таки и второй. Разумеется, два ответа нисколько не исключают один другого, просто это рассмотрение проблемы с разных точек зрения. То, что я писала десять лет назад, – объяснение чисто мифологическое. Дело в том, что когда герой бьется с чудищем на расстоянии, то он, как правило, в чудище стреляет из лука. Действительно, в качестве метательного оружия стрела – это наиболее удобное, наиболее распространенное, наиболее подходящее. Но стрела у огромного количества народов уподобляется змее (о ране от стрелы говорят «ужалила»). Существуют конкретные сюжеты, в которых стрелы превращаются в змей или наоборот, то есть взаимозаменяемость образов стрелы и змеи чрезвычайно высока. Иными словами, наш герой (подробнее об этом мы будем говорить дальше, разбирая книгу Проппа) имеет змеиные черты. Герой по своему происхождению родич змея. И соответственно, как родич змея, он обладает змеиной природой, он обладает змеиной силой. И он в первом этапе своего боя со змеем проявляет свою змеиную природу, которая воплощается в его оружии. Вновь, забегая немного вперед, к книге Проппа «Исторические корни волшебной сказки», где говорится, что волшебный помощник героя изоморфен волшебному предмету, более того, что и волшебный помощник, и волшебный предмет – это отделенные от героя магические способности. Таким образом, герой, сражаясь с чудищем, стреляя в него из лука, проявляет свою змеиную природу. Общую с врагом. И на этом этапе он не может достигнуть полной победы, потому что он должен победить как человек, не как родственник змея. Я повторю еще раз, формы этой самой неполной победы могут быть весьма разнообразны, даже до временной смерти героя, что вполне естественно для мифологического сказания.

На втором этапе он сражается абсолютно человеческим оружием. Более того, оружием воинским (оружие может быть вообще и не воинское, потому что крестьянин сражаться будет или цепом, или молотом, или вилами, или другими орудиями). Меч – это атрибут воинского сословия. Кстати, специалисты по боевым искусствам говорят, что для нанесения физических увечий меч менее удобен, чем топор, и применяется прежде всего как знак противопоставления себя другим сословиям.

Итак, на втором этапе герой использует меч, и здесь уже он убивает своего противника. Наконец, может быть истребление змеенышей. Таково одно из возможных объяснений, почему архаический поединок имеет настолько устойчивую структуру. Но возможно и другое, не противоречащее первому. Если мы берем сюжет волшебной сказки или же сюжеты литературных произведений, которые используют волшебную сказку как клише, то мы обнаруживаем достаточно устойчивую повествовательную структуру. Сначала идет предварительное испытание, которое должно показать, что перед нами действительно герой. Затем идет основное испытание, ради которого сюжет, собственно, и затевается. И наконец, чтобы не обрывать историю слишком рано (интересно послушать еще что-нибудь), происходит третье, дополнительное испытание – идентификации героя, то есть герой должен доказать, что подвиг совершил именно он. Эти три этапа очень четко соответствуют тому, о чем мы с вами говорили, рассуждая об архаическом поединке. Предварительное испытание – бой с расстояния, основное испытание – главный бой и третье, дополнительное испытание, как бы замедление сюжета, – это истребление змеенышей. Таковы два объяснения устойчивости структуры архаического поединка. Любопытно, что в архаическом эпосе такого боя не будет – это признак классического эпоса.