Книга Ловушка для вершителя судьбы - Олег Рой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После гибели советника я впал в отчаяние. И к чему теперь была та дорога, которую я выстилал для моей девочки? Так и не узнала она, как страстны и горячи ласки советника, как мягка и сладка постель короля. Не успели сойтись их пути, не успели! Меня этот неожиданный поворот, как говорят люди, выбил из колеи тогда. Все стало сразу неинтересно: и притягивающая красота жены поставщика армии Их Королевского Величия, и ее бесстыдные сны, и тот хрупкий мостик, который я буквально ткал из слов, поступков, маленьких незначительных случаев, сводя воедино пути ее и короля… Там были такие тончайшие нити!.. Мой труд был непрост и так не похож на обычную рутинную работу. Я испытывал такие взлеты души, такое вдохновение! Я парил над своей задумкой, ощущая себя творцом. И когда все рухнуло, надо признаться, потерял к опекаемой мною дочке рыбака всякий интерес: молодость и красота – быстро проходящие ценности, тем более если обедать и ужинать по десять раз в день, как моя Эльза. На новый виток интриги у меня просто не хватило бы ни времени, ни сил.
Тогда-то я и понял, почему обжорство считается одним из смертных грехов, от которых нужно оберегать человеческую душу. Но было уже поздно. И не только потому, что Эльза совсем располнела. К тому времени чревоугодие уже было не единственным грехом, лежащим на ее душе: уже две недели, как моя подопечная преодолела свой страх перед мужем и вовсю миловалась с лупоглазым здоровяком-офицером. Как я уже говорил, Эльза была женщиной простодушной, и ни хитростью, ни особым умом похвастаться не могла. Стоит ли удивляться, что вскоре она допустила оплошность, которая стала для нее роковой?
Как-то вечером ревнивый поставщик, вернувшийся домой в неурочное время, застал свою пышнотелую жену за примеркой жемчужного ожерелья, которого никогда ей не дарил. Неверная красавица была задушена так быстро, что новоявленный душегуб сначала даже подумал, что она притворяется, и стал в приступе гнева пинать ее ногами, призывая встать. На тонком холсте сорочки отпечатались следы его грубых башмаков… Но душа ее была уже далеко. Я проводил ее на Небеса, где Эльзу ждал Высший суд, а меня – не менее строгий разбор моего собственного поведения.
Признаюсь, я был почти уверен, что мне никогда больше не поручат кого-то охранять, ведь за недолгую жизнь Эльзы я успел многократно проштрафиться. Иволга подбадривала меня, уверяя, что все только к лучшему, но я никак не хотел мириться с этой мыслью. Мне слишком понравилось пребывание на Земле, а особенно те моменты, когда я фантазировал о дальнейшей участи подопечной и пытался претворить свои планы в жизнь. Я всей душой жаждал еще раз пережить тот восторг, то ощущение душевного полета, которое испытывал, придумывая судьбу Эльзы. Служба в Канцелярии, которая обычно ждала не оправдавших доверие ангелов, совсем не привлекала меня, так как, конечно, не позволила бы переживать нечто похожее…
Поэтому на Совете я оправдывался изо всех сил, приводя все возможные доводы и всем своим видом показывая, как глубоко и горячо раскаиваюсь. И мне повезло! Наказание, конечно, последовало, но не такое суровое, каким могло бы быть. Меня не отлучили от работы на Земле навсегда, а пообещали со временем дать еще один шанс, хоть и не сразу, а через несколько человеческих веков.
Старенький ковер-гобелен с оленями над продавленным диваном, обеденный стол-книжка с уродливой черной лампой на нем, в углу не то комод, не то шкаф – сверху стеклянные, снизу деревянные дверцы. Там, за стеклом, хрустальные рюмки вперемешку с книгами, которые, похоже, не так уж часто берут в руки. Рядом обшарпанный монстр, гордо именуемый в доме гардеробом, в соседнем углу грубая тумба с большим мутным зеркалом да пара потертых неудобных кресел с деревянными подлокотниками.
Именно так выглядело помещение, в котором Алексей Ранцов провел первые двадцать с небольшим лет своей жизни. В те времена такая обстановка была самой что ни на есть обычной. Мало кто из его одноклассников был счастливым обладателем собственной комнаты, большинство, как и он, ютились с родителями, братьями-сестрами и бабушками-дедушками в одно-двухкомнатных квартирах. Соответственно выглядели и комнаты, где у детей подчас вообще не было своего угла, только кровать. И вообще, все во всех домах было примерно одинаковым: и планировка квартиры, и обои, и сама мебель, и ее расположение. Перефразируя классика, можно сказать, что все комнаты семидесятых-восьмидесятых годов похожи друг на друга, в то время как каждая нынешняя комната смотрится по-своему. Каламбур, конечно, сомнительный, но так и просится на язык.
А как жалки и наивны были попытки внести в это типовое убожество нотку уюта: на настольную лампу Алеша повесил вымпел с олимпийским мишкой, с боковой стенки гардероба улыбалась стюардесса, вырезанная из прошлогоднего календаря, на трюмо стояла ваза с засушенными цветами – ярко-оранжевыми китайскими фонариками, больше похожими на бутон, чем на цветок. Странно, но Алексей, похоже, ни разу не видел эти цветы живыми.
Сейчас ему казалось, что жить в такой комнате просто невозможно, а ведь тогда он был почти счастлив. Во всяком случае, более или менее доволен своей жизнью.
Родители Алеши познакомились и поженились по меркам тех времен довольно поздно. Ко дню свадьбы папе уже минуло сорок лет. В молодости, вернувшись из армии, он почти сразу женился, но непродолжительный брак оказался столь неудачным, что после развода отец зарекся когда-либо еще раз надеть на палец обручальное кольцо. Долгое время он оставался верен своему обету безбрачия – но годы шли, а Григорий Ранцов не молодел. Здоровье начало ухудшаться, и все чаще, вернувшись с завода (он был мастером в слесарном цеху), Григорий подумывал о том, что хорошо бы возвращаться не в пустую, холодную и темную квартиру, а в теплый уютный дом, где его ждут, где вкусно пахнет из кухни и где дети радуются приходу отца. Он стал оглядываться вокруг и вскоре заметил в заводской бухгалтерии симпатичную женщину в том возрасте, в котором представительницы прекрасного пола уже обычно расстаются с мечтами о принцах на белых конях. Валя охотно согласилась стать женой непьющего и работящего Григория. Не прошло и года, как в семье Ранцовых случилось прибавление. Сына назвали Алексеем, в честь покойного отца Валентины.
Несмотря на то что мальчик был поздним, долгожданным и очень желанным для обоих родителей, сына Ранцовы не баловали. Но всей душой любили – а это самое главное. Психологи утверждают, что шансы стать счастливыми людьми для нелюбимых детей не слишком велики; чтобы достичь этой цели, им приходится потратить массу усилий. В то время как те, кто с рождения ощущал тепло и заботу, могут быть счастливы изначально, просто потому, что появились на свет. Так было и с Алешей. Конечно, и его наказывали за проступки, конечно, бывало, что и он ссорился с родителями и обижался на них – но никогда, даже в самые трудные моменты, у него не возникало и тени сомнения в том, что и для матери, и для отца он всегда был, есть и будет самым родным, самым дорогим на свете человеком.
Так и проходило детство Алексея, ничем особенным не отличавшееся от детства миллионов его сверстников. Игры во дворе, учеба в школе, летний отдых на даче да книги. Читать Алексею всегда нравилось, он запоем глотал Жюля Верна, Фенимора Купера, Майна Рида, Александра Дюма и Луи Буссенара – а потом, подобно многим своим сверстникам, сочинял сам для себя похожие на прочитанные книги истории, героем которых был он сам, лично. Иногда он рассказывал эти истории приятелям по дачной компании, и тем они нравились.
