Книга Не плачь - Мэри Кубика

На пирсе парочка – мужчина и женщина; они отошли не слишком далеко от берега, чтобы их не снесло в воду, и все же достаточно далеко, чтобы насладиться свежим воздухом. Они держатся за руки – не дают друг другу упасть на сильном ветру. Парочка любуется штормовым озером и апокалипсическим небом. Потом они разворачиваются и бредут к машине, оставленной на парковке. Мне уходить некуда. Я стою на месте и размышляю о том о сем. И только после того, как их черная машина покидает парковку и устремляется прочь из городка, я вижу ее. Она сидит совершенно одна на детской площадке, на качелях, и возит ногами по песку. Руками она вцепилась в цепи, но отталкивается не сильно – качели вместо нее раскачивает ветер. Она качается размеренно, если вообще качается; просто отклоняется туда-сюда, рассеянно и лениво, а сама думает о чем-то своем.

Перл.

Она в пальто; и шапочка тоже на ней. Руки без перчаток; мне кажется, что они замерзли. Шея обмотана шарфом, хотя ветер поднимает его концы и дергает то туда, то сюда. Начался дождь – пока он лишь слегка моросит. Похоже, Перл ничего не замечает, как будто водонепроницаемая. А может, она любит дождь. Вода попадает мне в глаза; я весь пропитываюсь ею. Терпеть не могу дождь. Мне лучше поспешить домой; более того, я должен спешить домой. Поскорее убежать отсюда.

Но я никуда не бегу. Наоборот, я иду под крышу, на летнюю площадку для пикников, где стоят деревянные столы. Самое главное, там есть навес. Сажусь на деревянную столешницу в полусотне шагов от того места, где сидит Перл. Она меня не видит.

Зато я вижу ее.

Куин

Я дочитываю письмо до конца, и в голове у меня возникает одна простая, но назойливая мысль: кто это «Любовь моя»? Надо спросить об этом Эстер, очень надо. Последняя строчка словно кричит, снова и снова повторяя: «…вы меня тогда видели? Вы нарочно хотели меня разозлить?»

Мне хочется спросить у Эстер: «Кто это – „вы“?»

Я выхожу в гостиную проверить, не вернулась ли она – может, вошла тихонько, пока я была в ее комнате. Я почти ожидаю увидеть ее на розовом диване – она в моих мыслях сидит по-турецки, как обычно, когда читает малышам в книжном магазине. Я представляю, как спрашиваю Эстер, протягивая ей письмо: «Кто это – „Любовь моя“?» В моих мыслях она сокрушенно смотрит на меня, когда я допытываюсь: «Кто он?»

В голове всплывают строчки из письма: «А может быть, все придумала она и нарочно оставила свет включенным, чтобы я все видела. В конце концов, она ведь победила!»

В мыслях я трясу Эстер за плечи и снова и снова спрашиваю: «Кто она такая? Кто она такая, Эстер?» – и вот на лице Эстер появляется раскаяние, и она начинает плакать.

Но нет. Я не могу так поступить с Эстер. Не вынесу, если она заплачет.

И все же я хочу знать: кто такая «она»?

Конечно, ничего не выходит, потому что, когда я выбегаю из комнаты Эстер, не застаю ее в гостиной. Ее там нет. Конечно, ее нет. Я одна в пустой квартире. Телевизор выключен, поэтому в квартире тихо, если не считать шипения в радиаторе. Все в гостиной напоминает об Эстер, особенно разрозненные предметы мебели, которые она приобрела до того, как с ней поселилась я: розовый диван, унылый металлический кофейный столик, ультрасовременное кресло в черную и белую клетку, диванные подушки болотного, желтого и синего цвета. И конечно, ворсистый коврик, который мы вместе притащили домой с какой-то дворовой распродажи в Саммердейле – мой единственный вклад в обстановку квартиры, если, конечно, не считать меня самой. Мы с этим ковром прошагали пешком не меньше трех кварталов, Эстер впереди, я сзади. Почему-то всю дорогу мы хохотали. Нам было смешно из-за того, какой он тяжеленный, из-за того, что он желтовато-зеленоватого цвета. Я думаю о стенах квартиры, ослепительно-белых, которые миссис Бадни строго-настрого запретила нам красить.

Миссис Бадни, восьмидесятидевятилетняя старая полька, которая живет в квартире под нами, – владелица нашей квартиры. В некрашеные стены вкручены многочисленные крючки для одежды, подсвечники и доска, на которой пишут мелом, – мы с Эстер оставляем на ней друг другу важные сообщения и короткие послания:

«Купи молока».

«Это ты съела мой сыр?»

«Если жизнь дает тебе лимоны, делай из них лимонад».

«Убежала. Скоро буду».

В очередной раз понимаю, как здесь одиноко. Как одиноко в квартире, если Эстер нет дома.

Я хватаю телефон, собираясь позвонить Бену, моему коллеге и другу. Бен – почти единственный человек, с которым я общаюсь на работе. С другими тоже приходится общаться, но только потому, что мне за это платят. С юристами, которые манят меня пальцами и приказывают отнести куда-нибудь документы или сделать копии, я разговариваю только по необходимости. Так надо. Это входит в мои служебные обязанности.

Но с Беном я разговариваю, потому что хочу. Кроме того, он мне нравится.

Потому что он милый.

А еще он очень хорош собой, ему двадцать три года, и он трудится референтом, как и я, хотя, в отличие от меня, позже в самом деле собирается поступать на юридический.

К сожалению, у Бена есть подружка. Они вместе учились в колледже, и она, как и он, готовится к поступлению на юридический факультет. Как только она получит диплом помощника юриста в Иллинойском университете в Чикаго, они вместе поступят на юридический факультет в Вашингтоне. Как романтично! Его подружку зовут Прия… Даже имя у нее необычное и красивое.

Никогда не видела Прию во плоти, зато видела множество фотографий, которые Бен хранит в своем крохотном отсеке на работе. На снимках Прия одна, вместе с Беном, с Беном и их общей собакой – подумать только! – одноглазым чихуахуа по имени Шанс (и если уж одноглазый пес не свидетельствует о том, какое у Бена доброе сердце, не знаю, какие еще нужны аргументы).

Отыскиваю номер Бена в списке исходящих вызовов, жму кнопку. Через пять гудков меня переключают на автоответчик. Бен записал простое, безыскусное и совершенно очаровательное сообщение. Его голос произносит: «Это Бен. Оставьте сообщение». Я готова снова и снова слушать эти слова хоть всю ночь. Но не слушаю. Как положено, после гудка оставляю ему довольно туманное послание.

– Привет, – говорю я, – это Куин. Мне нужно с тобой поговорить. Перезвони, хорошо?

Об исчезновении Эстер я не упоминаю. Глупо доверять такие сведения автоответчику; глупо и пошло. Важные вещи не предназначены для голосовой почты. Поверьте, я знаю, о чем говорю. В прошлом меня не раз вот так бросали – по телефону.

Я собираюсь ввести Бена в курс дела после того, как он мне перезвонит. Конечно, я догадываюсь, что Бен сейчас с Прией. Интересно, когда же он все-таки перезвонит? Вполне возможно, к тому моменту мои сведения уже устареют. Эстер наверняка скоро придет… правда, чем дальше, тем меньше я в этом уверена.

Я сижу на диване в полном одиночестве и слежу за тем, как квартира постепенно погружается во мрак. Ночь. Единственный источник света – уличный фонарь за окном нашей квартиры. На нашей улице совсем немного фонарей, и расставлены они нечасто. Наш маленький спальный квартал расположен слишком далеко от центра Чикаго, поэтому его освещают совсем не так ярко, как небоскреб Уиллис-Тауэр или шикарный отель Дональда Трампа. В темноте мне делается совсем не по себе. Где же Эстер?! Не поймите меня превратно, Эстер и раньше куда-то пропадала, но никогда еще, ни разу она не покидала меня на целый день, не сказав, куда идет и когда вернется. Никогда раньше она не вылезала в окно по пожарной лестнице и не исчезала среди ночи. Я смотрю на настенные часы, и до меня доходит: прошло целых двенадцать часов с тех пор, как я проснулась от верещания ее будильника. А ее все нет.