Книга Домашний огонь - Камила Шамси

– Это ты, – сказала сестра.

– Парвиз? – собственный голос показался ей искаженным сном и страхом.

– Это ты сказала полиции про него.

Одна паника отступила, другая прихлынула.

– Откуда ты знаешь?

– Тетя Насим говорила об этом по телефону с Разией Алой. Значит, ты признаешь?

– Они бы все равно узнали.

– А вдруг нет! – голос сестры, растерянный, полный горечи. – Могли бы и не узнать. И тогда он вернулся бы домой. Он ведь мог развернуться в тот самый момент, как понял, что натворил, и поехать домой, а ты сделала так, что путь ему закрыт.

И она закричала, словно только что ощутила этот удар:

– Исма, из-за тебя наш брат не сможет вернуться домой!

Исма дотронулась до лица сестры на экране, коснулась холодного стекла.

– Ш-ш-ш, послушай же. Соседи всё знали. Полиция бы докопалась вскоре. Я ничего не могла сделать для него, я хотя бы позаботилась о тебе. О нас.

– Обо мне?

– Мы не в том положении, чтобы позволить властям усомниться в нашей лояльности. Неужели ты не понимаешь? Когда идешь на сотрудничество, совсем другое дело. Я не могла допустить, чтобы ты поплатилась за его выбор. Чтобы ты страдала.

– Спасти меня от страдания? Парвиза нет!

– Это его вина, не моя. Когда они поступают так, единственное, что остается нам, чтобы не сойти с ума, – отпустить.

– Парвиз – не отец. Он мой близнец. Он – это я. А ты – ты мне больше не сестра.

– Аника…

– Ты меня слышишь? Ты предала нас, нас обоих. Еще и пыталась скрыть это от меня. Не звони, не пиши, не посылай мне фото, не вздумай прилететь сюда – я никогда больше не захочу тебя видеть. У нас нет сестры.

Еще миг ее лицо пылало гневом на экране – и сменилось заставкой телефона, желтыми и зелеными листьями, плывущими по каналу Гранд-Юнион. Исма испробовала фейстайм, скайп, вотсап и даже потратилась на международный звонок, не надеясь, что сестра ответит, но стараясь показать, как жаждет продолжить разговор. Наконец, когда слушать гудки стало невтерпеж, она откинулась на подушку, туго замоталась в одеяло. Над головой цепенели холодные звезды. Вспомнился стих из Корана: Клянусь небом и ночным гостем. А кто сей ночной гость? Ярчайшая из звезд.

Она поднялась, вытянула из-под кровати молитвенный коврик и встала на колени.

– Бисмилла ир-Рахман ир-Рахим.

Арабские слова, знакомые с детства, впитанные на руках у бабушки в том возрасте, когда никто и не думал, что она сумеет их запомнить. Во имя Аллаха, милостивого, милосердного. Она слегка раскачивалась во время молитвы, так бабушка укачивала ее перед сном, шепча на ухо эти суры. Поначалу то были всего лишь слова чужого языка, но Исма продолжала их твердить, закрыв глаза, отгородившись от мира, и они проникали все глубже, вспыхивали светом, рассеивали тьму. А потом свет смягчался, рассеивался, окутывая ее покоем, который приходит с осознанием своей беспомощности.

Во всяком случае, так это работало раньше. Но сегодня стихи не желали превращаться ни во что иное, оставались словами на чужом языке, звучавшими в комнате, где вовсе не предусматривалось бодрствование в такой час, а потому было холодно. Исма вернулась в постель, прижала подушку к груди, другую подсунула за спину. Она саму себя обманывала в тот вечер, когда подумала, будто все еще владеет искусством унимать тревожное сердцебиение сестры. Аника перенимала ритм у брата-близнеца, уже в утробе матери. В детстве они укладывались рядом в саду, прижимали пальцы к запястью друг друга, слушали пульс, слушали, как грохочут по рельсам за домом поезда. Ловили мгновение, когда биение их сердец синхронизируется, а затем совпадет с перестуком колес электрички, отъезжающей от станции Престон-роуд.

«Умоляю позвони мне умоляю позвони позвони умоляю», – писала она сестре в скайпе, в мессенджере.

Позвонила тетушка Насим, перепуганная собственной ролью в этом несчастье: она с дочерью Разией обсуждала какие-то новости и брякнула, мол, в теперешней обстановке Исма совершенно правильно поступила, сообщив властям о Парвизе. Она не слышала, как накануне Аника вернулась поздно ночью и была уверена, что та за много миль, гостит у Гиты.

– Она была со мной груба, – сказала тетушка Насим, в одну фразу вложив целый мир, где опрокинуты привычные правила поведения.

Пришлось Исме утешать ее – вполне понятно, как она допустила такую ошибку, и не за что извиняться, и Аника опомнится со временем – а на самом деле ей хотелось заорать в телефон: «Как ты могла, ужасное легкомыслие!»

После долгого разговора Исма почувствовала небывалую усталость. Откинулась на ту подушку, что успела подсунуть себе под спину, и Эймон крепко обхватил ее обеими руками. «О», – пробормотала она, и удивляясь, и не удивляясь. Не впервые она обнаруживала его в своей спальне, только прежде всякий раз изгоняла. Теперь же потеснее прижалась к нему, черпая в его объятиях то утешение, которое – внезапно это сделалось очевидно – лишь он один мог ей дать. Впервые за долгое время по ее телу разлилось тепло, потом жар. Она повернулась в темноте к Эймону. Когда за окном забрезжил рассвет, она уже понимала, как преобразило ее желание открыться и быть узнанной – до конца. Прежде чем позволить дневной реальности рассеять это наваждение, она схватила мобильник и отправила Эймону СМС: «Извини. Завидую, что у тебя такой отец. Мой умер по пути в Гуантанамо. Я бы хотела все тебе объяснить».

Он ответил очень быстро – она и не ожидала, что он в такую рань не спит: «Скажи, где встречаемся».

От Аники по-прежнему ни слова. Фейстайм, скайп, вотсап, звонок. Всё впустую.

* * *

Исма посмотрела на свое отражение в зеркале, волосы «оформлены» как «волны на пляже», так Мона из «Прически Персеполиса» в Уэмбли рекламировала ополаскиватель, способный-де угомонить разбегающиеся и завивающиеся штопором волосы, но при этом не распрямлять их. Ее волосы должны были свидетельствовать о «спонтанности» и «игривости», и так бы, возможно, и было, если к ним в комплекте не прилагалось бы ее лицо. Исма открыла ящик с шалями и хиджабами, закрыла, посмотрелась еще раз в зеркало, снова открыла ящик.

Бойкий стук костяшками пальцев в дверь. Она-то думала, он позвонит снизу, но кто-то из соседей, верно, оставил дверь подъезда открытой, и вот Эймон уже здесь, раньше, чем она ожидала, она все еще в халате.

– Подожди! – крикнула она и схватила первую попавшуюся под руку одежду. Джинсы, выцветший от стирок бюстгальтер – бога ради, какая разница, – свитер на флисовой подкладке.

Открыла дверь, слегка задыхаясь, смущаясь, как в тот первый день, когда предложила проводить его наверх к прилавку с кофе. От него слегка пахло пряным лосьоном после бритья. Специально для свидания – или же запах успевал выветриться к тому более позднему часу, когда они обычно встречались?

– Здравствуй, – сказал он, не то чтобы недружелюбно, однако это прозвучало более официально, чем привычное «Привет!». Это из-за последнего разговора или потому что Исма без хиджаба? Его взгляд скользнул по ее лицу и ушел в сторону, словно Эймон опасался, не будет ли неделикатно смотреть прямо на нее, когда она непокрыта. Она видела, как он быстро оглядел стакан и тарелку в сушилке, голые стены, узкую кровать под белым одеялом.