Книга Рубеж - Анатолий Рыбин

Зазвонил телефон. Мельников замял в пепельнице папиросу, взял трубку. Говорила Наталья Мироновна, торопливо, сбивчиво, усталым голосом. Она просила машину для поездки в дальнее казахское селение к больному.

— Слушай, Наташа, что ты выдумала? — возмущенно спросил Мельников. — Разве можно в твоем состоянии сейчас ехать? И разве не может поехать кто-нибудь другой, если это так необходимо?

— Необходимо, Сережа. И ехать нужно обязательно мне.

— Тогда хоть подожди немного. Сейчас я не смогу тебя проводить: у меня тут дела неотложные.

— Не могу я ждать, Сережа. Сейчас же надо ехать, без промедления.

— А может, зря ты горячишься? Там же есть больница своя и врачи квалифицированные.

— Но это же больной моего профиля. Он в критическом состоянии, до утра может не дожить. Я прошу тебя, Сережа, не упрямься, помоги. Ты же знаешь, окажись наша машина исправной, разве бы я тебя беспокоила? Ну будь человеком!

— Нет, ты невозможная!

— Почему невозможная? Сережа... дорогой...

— Да ладно, пришлю сейчас Николу с газиком, — сдался Мельников. — Только ты не задерживайся. И постарайся поспать в дороге.

Опустив трубку, он повернулся к стоявшему возле стола Нечаеву, пожаловался:

— Слыхали? Районная медицина атакует. Транспорт просят.

— Припекло, значит, — сказал Нечаев. — Зря просить не будут. Помочь нужно.

— Так вот же, уговорили.

Мельников снова взял телефонную трубку и позвонил в гараж, пригласил к телефону водителя.

— Готовьтесь, Никола, — распорядился Мельников. — Поедете сейчас с Натальей Мироновной в село к больному. Проверьте хорошо мотор, горючим запаситесь. И обратно до темноты чтобы, поняли?

— Хиба ж я могу так, товарищ генерал? — смутился Ерош. — Це ж треба с Натальей Мироновной побалакать. Як она управится.

— А вы поторопите ее. Объясните, что ночью степь обманчива, что на пути балки там разные, пески. Словом, что-нибудь придумайте. Дипломатом надо быть, Никола.

Нечаев сочувственно покачал головой:

— Да-а-а, миссия у Николы не из легких.

5

В казахский колхоз «Маяк» Никола Ерош привез Наталью Мироновну во второй половине дня. С юга дул сильный низовой ветер-степняк, гнул перезревшие ковыли, взвихривал космы песчаной пыли.

Наталья Мироновна уже была в этих местах не однажды, но главная колхозная усадьба открылась перед ней как бы заново. Она выплыла из густой коричневой навеси внезапно, лишь машина свернула с главного тракта. Слева и справа замелькали домики, приземистые, с одинаково плоскими крышами, с мелколистыми кустами карагачника под окнами.

Газик остановился у нового кирпичного дома с надписью «Участковая больница». С крыльца торопливо сошли двое мужчин в белых халатах. В одном из них, высоком худощавом брюнете, она сразу узнала главного врача больницы Хасана Мулатовича Ибрагимова, с которым еще весной познакомилась в районном центре на семинаре врачей-терапевтов. Сейчас он приветливо, как старый знакомый, сказал ей:

— Ждем, Наталья Мироновна! Очень ждем!

Другой встречающий, молодой, слегка располневший, с густыми рыжими бакенбардами, отрекомендовался весьма сдержанно:

— Шугачев Федор Федорович. Лечащий врач.

— Что с больным? — спросила Наталья Мироновна. — Улучшений нет?

— Худо, — откровенно признал Ибрагимов.

— Нет, почему же? — возразил Шугачев. — Высокую температуру мы сбили.

— Да, но состояние больного не улучшилось, — заметил Ибрагимов.

— Обождите, все будет хорошо, но не сразу, — горячо и уверенно пообещал Шугачев.

Наталья Мироновна пристально посмотрела на него, спросила:

— А сколько суток держалась температура?

— Шесть суток, — неуверенно сообщил Шугачев; подумав, повторил: — Точно — шесть.

— Знаете, срок очень подозрительный... А впрочем, не будем гадать, товарищи. Давайте лучше посмотрим больного.

По длинному коридору они втроем прошли в небольшую, густо пропитанную острыми лекарственными запахами палату. Больной, молодой казах, лежал на узкой больничной койке, с запрокинутым кверху бледным отекшим лицом, тяжело и прерывисто дышал, будто ему изо всех сил сдавливали грудь. Возле него хлопотала медицинская сестра.

— Покажите результаты анализов, — попросила Наталья Мироновна. Потом она, помыв руки, долго и внимательно осматривала больного. Выслушала сердце, легкие, спросила, на что он жалуется.

— Голова шибко больно, — с трудом ответил больной, стискивая ладонями то виски, то затылок. — Во рту шибко сухо. Вода пью — опять сухо.

— У него острая респираторная инфекция, — объяснил Шугачев, показав карточку. — Вот здесь все мои назначения.

Наталья Мироновна опять взяла листки с результатами анализов, пристально поглядела в один, другой, повернулась к Шугачеву:

— Понимаете, что получается, Федор Федорович, легкие у больного чистые, бронхи тоже. А вот почки... С почками неладно. У него, по существу, после падения температуры возник почечный синдром. Не кажется вам такая ситуация для гриппозных осложнений весьма странной?

— Чего же тут странного? Я знаю, что в микромире все движется, все изменяется, — попытался возразить Шугачев, явно не желая, чтобы поставленный им диагноз подвергался какому-то сомнению. Заметив это, Наталья Мироновна снова склонилась над больным, стала ласково расспрашивать:

— Это где же вы так тяжело заболели, молодой человек? В степи, наверно, долго были?

— Красный курган ходил, трава косил, — ответил тот, морщась от боли. — На траве спать ложился. Мал-мала простыл, наверно.

— А мышей там много, у Красных курганов?

— Мышь всю ночь пищал, под сам бок лазил.

— Вот они вас и наградили болезнью, серые полевки. Красные курганы в этом отношении места неприятные. — Наталья Мироновна встала и, отойдя от койки больного, тихо сказала главному врачу, что у нее в ошибочности прежнего диагноза сомнений нет. Шугачев опять хотел возразить, но Ибрагимов остановил его:

— Потом, Федор Федорович, потом.

Вернувшись в комнату главного врача, Наталья Мироновна объяснила:

— Так вот, дорогие коллеги, у больного все признаки геморрагической лихорадки. Необходимо сейчас же начать внутримышечные вливания эуфиллина, папаверина, глюкозы и пенициллина. Все прежние назначения необходимо отменить.

— Значит, все мои старания сбить температуру, не допустить воспаления легких — так, ерунда? — спросил Шугачев. — Теперь, конечно, когда самое тяжелое позади, можно, извините, выдумывать всякое. Но я пока не убежден в ваших доводах.