Книга Тогда ты услышал - Криста фон Бернут

Госпожа Штайер покачала головой и сказала уже более миролюбиво:

— Мы вместе с вашими коллегами составили список. В нем было пять или шесть человек. Больше мы у Константина ни с кем не знакомились, это точно.

— В таком случае расскажите мне о Константине. О его характере. О темной стороне его души. Нет таких людей, которые были бы счастливы все время, никто не безупречен. Вы же знаете его лучше самого близкого друга. Подумайте. Были у него проблемы?

Супруги посмотрели друг на друга. Думают. Прилагают очевидные усилия.

— Он был просто чудным ребенком, — наконец сказала госпожа Штайер.

— Да, то же самое говорят все остальные. Но так не бывает, чтобы человек постоянно был счастлив.

Молчание. Мона задумалась, стоит ли рассказать им о бензодиазепине, обнаруженном в крови. О баночке с валиумом, которую оперативная группа нашла в ванной комнате в доме Константина. Вместо этого она принимается за свою курицу. Мясо остыло, стало жестким, к тому же оно какое-то волокнистое. Застревает в зубах. Холодное мертвое мясо. Осторожно положила вилку на тарелку, сделала глоток воды. Кажется, время споткнулось и остановилось.

И тут госпожа Штайер сказала неестественно звонко и резко:

— Я не понимаю, куда вы клоните! Вы пытаетесь представить все так, будто мой сын сам виноват в… Это не так. ЭТО НЕ ТАК!

Она вскочила, стул, на котором она сидела, упал. Она настолько побледнела, что Мона и господин Штайер тоже машинально вскочили, но госпожа Штайер подняла руку жестом регулировщика, и они застыли на месте.

— Константин не виноват в своей смерти. Не было никаких темных сторон, никаких тайн…

— Мне кажется, вы неправильно меня поняли.

— Замолчите!

Штайер с ужасом смотрел на жену.

— Рената, ты бы лучше…

— И ты тоже успокойся! Ты не единственный здесь, кто имеет право выходить из себя!

— Конечно нет, но…

— Теперь моя очередь!

— Хорошо, госпожа Штайер, — согласилась Мона. — Мы оба помолчим, а вы скажете все, что хотели. Но сначала мы снова сядем. Идет?

Мона окинула взглядом полупустой ресторан. Остальные посетители напряженно уставились в свои тарелки, официанты старательно держались от них подальше.

Штайер поднял стул жены и подставил его. Госпожа Штайер поспешно села. Лицо по-прежнему напряжено и выдает сильнейшее возбуждение. Муж стоит за ее спиной и смотрит на нее так, будто гордится ею. Вполне вероятно, что он никогда не видел ее в таком состоянии.

— Пару дней назад, — сказала, наконец, госпожа Штайер, — я стояла в саду и разговаривала с почтальоном. Он уже далеко не молод и знает Константина с самого детства. Каждый раз спрашивает о Константине, как он там — мне это очень приятно. Он всегда говорил, что Константин был одним из самых вежливых, приветливых и веселых детей, каких он когда-либо видел. Тем утром я услышала, как зазвонил телефон, и побежала взять трубку. Я бросила старика одного, потому что ждала звонка из мастерской, в которой чинили мой автомобиль. Но это был звонок из полиции. — Она заплакала, опустив голову на руку.

Мона решила подождать, ей было неловко. Момент, когда можно было сказать о валиуме, однозначно упущен. Может быть, завтра. Господин Штайер подозвал официанта, а Мона попрощалась с ними.

Когда она наконец приехала на Штляйсхаймерштрассе, чтобы забрать сына, был уже двенадцатый час. Отец Лукаса, Антон, купил эту квартиру три года назад. Дом, в котором она находится, выглядит настолько запущенным, что кажется, вот-вот развалится. Но это впечатление обманчиво. Антон купил квартиру за смешные деньги, несмотря на удобное расположение дома — между Шеллингштрассе и Терезиенштрассе — исключительно потому, что состояние дома других покупателей не устраивало. А он переделал помещение на седьмом этаже в элегантную двухэтажную квартиру с террасой на плоской крыше, вложил в переоборудование квартиры, наверное, в два раза больше, чем стоило само жилье, и теперь наслаждался, глядя на удивленные лица гостей, когда показывал им это произведение искусства.

«Нужно видеть потенциал, скрытый в вещи», — говорил он всегда.

Мона еще не успела вставить второй ключ в замочную скважину, как он уже распахнул дверь.

— Где ты так долго была?

Звучит беззлобно, скорее несколько драматично. На нем — белая, слегка мятая льняная рубашка и черные льняные брюки, которые наверняка стоят немало. От него за три километра несет его любимым лосьоном после бритья от Йоопа. Тот, кто плохо с ним знаком, решил бы, что он так вырядился ради Моны. Но она-то знала его уже много лет, и ей известно, что даже посещение консультанта по налоговым вопросам — крупной женщины за шестьдесят лет — является для него поводом разодеться в пух и прах. Главное, чтобы это была встреча с женщиной.

— Как дела вообще?

Он так и сияет, крепко обнимает ее. Невольно Мона напрягается. Она чувствует себя доской, совершенно безжизненной. Так всегда: ей требуется время, чтобы оттаять. Антон до сих пор единственный мужчина в ее жизни, которому это, кажется, ни капельки не мешает. В таких случаях он просто крепко обнимает ее и ждет, пока она расслабится. Антон не намного выше ее, зато он широкоплечий, сильный, правда, с маленьким животиком, от которого он безуспешно пытается избавиться уже не первый год.

Жаль, что они не могут быть вместе.

— Ты хорошо пахнешь, — сказал Антон, как будто прочел ее мысли. Зарылся лицом в ее волосы.

— Да брось ты!

— Я серьезно. Потом и работой. Пот — это…

— …духи рабочего, — закончила Мона фразу и осторожно высвободилась. — Твой репертуар не меняется, — добавила она недовольно, но ей стало лучше.

— Хочешь стакан вина, прежде чем поедешь? Лукас уже спит.

Мона знает, чем все закончится, если она сейчас согласится. Но, с другой стороны: ради кого она, собственно, пытается себя контролировать? О’кей, Антон со своими делами постоянно балансирует на грани между легальным и нелегальным, и в тюрьме уже сидел за фиктивное банкротство. Если кто-то из коллег Моны узнает, что отец ее сына продает в Польшу машины и зарабатывает на этом кучу денег, не всегда честными методами, это может повредить ее карьере.

А если конкретно, она боится, что ее снова будут из-за него допрашивать.

Впрочем, какая разница? Кроме того, он — самый лучший отец, какого она только могла бы пожелать для Лукаса.

И поэтому она сказала: «О’кей» — и не только потому, что хотела быть честной перед собой.

3

Когда на следующий день Мона вернулась после обеденного перерыва, ее ждал невысокий седой мужчина. Сидел на стуле для посетителей и держал на коленях красный портфель. Мона никогда раньше его не видела.

— Мне сказали, что вы — э… та самая сотрудница, которая занимается делом об убийстве гарротой. Мы с вами коллеги.