Книга Судьба венценосных братьев. Дневники Великого Князя Константина Константиновича - Михаил Вострышев

В Бозе почивший Государь Император изволил высказывать неоднократно Свою волю, чтобы в отношении к Великому Князю Николаю Константиновичу был применим точный смысл касающихся душевнобольных законоположений, с теми отступлениями от формы, какие могли быть вызываемы Высоким рождением больного…

Высокое положение Николая Константиновича, обширные и разнообразные знакомства, сделанные им в невольных переездах по России и, в особенности, в условиях жизни последних лет, Его значительные денежные затраты на изучение среднеазиатских путей, Его печатные труды по вопросам первостепенной важности для нашего Юго-востока, наконец таинственное значение, приданное Ему в последние дни, — все это привлекает к Николаю Константиновичу общественный интерес и внимание… Вчерашний государственный изменник завтра в устах молвы обратится в несчастного угнетаемого…».

Далее Кеппен пытается внушить императору, что заключение Николая Константиновича в крепость ничего не принесет кроме вреда, судьба великого князя вызовет общественное изумление и сочувствие. Пойдут легенды, он станет мучеником за правду, народным заступником. Да и странно требовать от человека, признанного врачами ненормальным, безупречности в образе мыслей и поступков. Вместо темницы нужно упростить его положение, дать возможность деятельного труда.

Чтобы он не докучал своим озлобленным августейшим родственникам, Кеппену пришлось предложить переселить великого князя за тысячи километров от Петербурга — в Туркестан. Благо, тот уже знает не понаслышке об этой далекой окраине России и может стать в крае полезным человеком.

Решено — темница заменяется ссылкой в Ташкент, куда Николая Константиновича отправили летом 1881 года, а впереди полетело предуведомление генерал-губернатору, что «основываясь на Высочайшем указе о болезненном состоянии Великого Князя, обращение с Его Высочеством должно быть как с частным лицом, а не членом Императорского Дома».

Ташкент как населенный оазис известен с IV–V веков, а в XI веке получил нынешнее название. В 1865 году его штурмом взяли русские войска под командованием генерала М. Г. Черняева и окрестные земли были присоединены к России. В этом самом многочисленном на территории Туркестана городе проживало сто тысяч человек местного населения и находились на постое пятнадцать тысяч русских солдат и офицеров. Он был разделен на две части: Новый Ташкент — с православным собором, дворцом генерал-губернатора, кабаками и публичными домами — пристанище русских войск, и Старый Ташкент — с мечетями, бедными жилищами за глиняными заборами, шумными базарами — родина сартов в чалмах и пестрых халатах, туркменов в коротких бешметах, туземных евреев в черных шапочках.

Русские жили без семей, как в военном лагере, со всеми его пороками — кутежами, развратом и азартными играми. Этот город с ненормальной атмосферой пребывания в недавно завоеванной стране, к которой примешивался удушливый дневной зной и боязнь газавата[12], стал второй родиной великого князя, пережившего в Туркестане царствование и Александра III, и Николая II.

Николай Константинович 2 января 1885 года пишет родителям, которых ему больше не сужено видеть: «Глубоко тронут Вашей телеграммой, милые Папа и Мама. Прекрасное пожелание Ваше надеюсь исполнить с Божьей помощью в этом году. Любимые мои занятия и путешествия для орошения пустыни помогут мне гораздо больше, чем приморское лечение. Мне бы не хотелось покидать Среднюю Азию, куда я всегда стремился и где много работал. От всей души и крепко Вас обнимаю. Никола».

Петербург благодаря чьим-то хлопотам даже дал добро на поездку высокого больного для лечения и отдыха в Ниццу, но он, всегда упрямый и самолюбивый, отвечал: «…последнее будет сопряжено с большими хлопотами, а я уже утомился бесконечными переездами с места на место».

Наследственные права старшего сына по императорскому указу перешли от Николая Константиновича к Константину Константиновичу. Вместо ежегодно положенных двухсот с лишним тысяч от канцелярии уделов опальный великий князь ежемесячно получал двенадцать тысяч рублей, но при этом, пуская деньги в прибыльный оборот, стал к началу XX века миллионером.

Жил он без особой роскоши по сравнению с другими великими князьями, которым миллионы доставались без всякого труда. Самые дорогие вещицы в его ташкентском доме были подарками хивинского хана и бухарского эмира — персидские ковры и старинные кинжалы с дамасскими клинками. Спал Николай Константинович на полу, на тюфяке, прикрывшись красным кумачовым покрывалом. Личные денежные траты ограничивались женщинами и попойками, что стоило в Ташкенте намного дешевле, чем в Петербурге или Ницце.

Продолжая жить вместе с Н. А. Драйер, великий князь не переставал посещать любовниц, приблизил к себе казачку Дарью Чесовитину, называя ее царицей, супругой царя Голодной Степи. Когда Надежда Александровна в 1902 году отправилась в Петербург на свидание с детьми, получившими дворянство и фамилию Искандер, Николай Константинович, которому шел уже шестой десяток лет, вздумал жениться на пятнадцатилетней гимназистке Хмельницкой.

— А как же Надежда Александровна? — спросили его.

— Что ж, — не смутился великий князь, — она останется со мной и будет другом, а маленькая Валерия — женой.

Второе по счету тайное бракосочетание было совершено 7 марта 1900 года. Теперь настала очередь возмутиться сыну Александра III — императору Николаю II. К великому князю, по обычаю в дни высочайшего гнева, направили заранее проинструктированных врачей. Они напустили на себя важность, ученый вид и целыми днями без устали обстукивали и расспрашивали высокого больного, после чего составили медицинское заключение, которое должно было понравиться августейшему семейству:

«Патологический характер и склад ума августейшего больного останутся навсегда такими, какими были с ранней молодости, поэтому нельзя надеяться какими бы то ни было мерами исправить его характер, изменить его способ мышления, привить ему другие чувства или искоренить его безнравственные тенденции, а потому он и впредь будет склонен к совершению предосудительных поступков, вредных ему и окружающим. Необходимо ограничить его свободу действий до известной степени, подчинив его чужой разумной воле».

Но, может быть, любовные утехи Николая Константиновича были лишь поводом ужесточить за ним контроль? Может быть, более волновало Петербург другое заключение комиссии по обследованию здоровья великого князя, в котором указывалось, что его занятие ирригацией степи вызывает «неудобство от постоянного соприкосновения августейшего больного с простым народом»? Недаром же во врачебном заключении от 21 октября 1902 года подчеркивались пропитанные бунтарским духом слова великого князя о себе: «Народная любовь и благодарность бесхитростных простых людей Туркестана будут посильнее бронзовых памятников и мавзолеев». Уж не о памятниках ли покойным государям Александру II и Александру III идет речь? А с каким сарказмом он отзывается о нынешней власти: «Пусть весь мир видит, как русское правительство ценит и награждает людей, посвятивших ему жизнь и свои труды!»