Книга Иван Шуйский - Дмитрий Володихин

К середине XVI в. время творения невиданных смыслов и невиданной доселе государственности начало иссякать. Всё рожденное в великом усилии должно было застыть и получить окончательную, строго определенную форму. Однако носители неистовой крови — аристократия наша — «опаздывали», находясь умом и сердцем в предыдущем веке.

Всё это воинство сильнейших, умнейших, амбициознейших людей не хотело застывать. Оно как будто не желало холода и твердости. Оно как будто стремилось по-прежнему быть лавой, хоть «кипение земли» уже иссякло. Земля искала порядка, упорядочения. А у нашей великородной знати энергия всё еще бурлила, всё еще искала выхода.

Годы «боярского правления», взятие Казани, да еще, может быть, начало Ливонской войны — последние вспышки прежнего косматого солнца, зажигавшего сердца русских людей. И в них видно уже «падение качества», нарастание мотивов личной корысти. Еще готовы наши книжники извергать великие идеи, но всё больше их умственный и духовный труд затопляется волнами монотонной хозяйственной деятельности. Еще могут наши аристократы жизнь отдать за Отечество, еще чураются они большой смуты, еще живо благородство их помыслов. Но уже высчитывают они шаги до престола и все чаще вспоминают о вольнице предков, нимало не подчинявшихся единодержцу. Все больше научаются они работать не умом, не сердцем и не крепкими, привычными к мечу руками, а… локтями — расталкивая соперников в борьбе за высокие чины и богатые поместья.

Хронологическое пространство от опричнины до петровских реформ трагично. Россия исполнена колоссальной жизненной силы, ей устраивают кровопускания — одно другого ужаснее, она болеет, встает на ноги, получает еще один удар, опять болеет, и все-таки опять встает на ноги… На протяжении нескольких десятилетий старомосковское общество, вздыбленное опричниной, болезненно пережившее конец династии Рюриковичей и годуновское самовластие, находится в состоянии еле сдерживаемого взрыва. Наконец, рванула Смута. В 1611 г. России не существовало. Размеры катастрофы Смутного времени сейчас трудно себе представить. По всей вероятности, потери, понесенные тогда русским народом, сравнимы с последствиями гражданской войны, если только не больше38. Сильная вера, сильная нравственность и огромная жизненная энергия, содержавшиеся в людях того времени, дали возможность спасти рушащийся дом. А потом пережить нашествие королевича Владислава, поражение в Смоленской войне, Разинщину, городские бунты всех сортов, тяжкие войны на юге и западе, мятежные выплески стрелецкой стихии. Сохранение того, что родилось в эпоху акмэ, требовало чудовищного напряжения, огромных жертв — и от простого народа, и от правящего сословия. В XVII столетии Московское государство (и, значит, русский культурно-исторический тип) проявило необыкновенную волю к жизни. И величественное здание Российской империи — наша «золотая осень» — встало на прочный фундамент старомосковских ценностей, старомосковской Традиции.

Но в середине XVI столетия нет еще и предчувствий о подобных кровопусканиях. И трепещет в сильной, умной, отважной… мятежной и своекорыстной знати избыток энергии, бешеная кровь. Когда монарх находит способ потратить это высокое, благородное буйство на дела, необходимые всей державе, случаются великие победы, Русь расширяет границы. Но если подобных «энергоотводных» каналов нет или они слишком узки, то само время замут- няется… В такие моменты неизбежно начинается большое междоусобье.

Судьба рода, судьба всей русской аристократии, служившей государям московским, выковала из И.П. Шуйского человека, у которого в груди как будто бились два сердца. Порою ритм их сливался. Тогда жизнь Ивана Петровича шла мощно и ровно. Но иногда биение двух сердец совершалось невпопад, и судьба князя Ивана поворачивала к большому лиху.

Одно сердце говорило ему: «Ты высокородный потомок Рюрика. Отец твой поверг могущественных Вельских. Дед твой правил страною как “московский наместник”, а его страшему брату даже особого звания придумывать не пришлось — он и без этакой новины держал государство в кулаке. Прадед был князем-наместником в независимом Пскове. А прапрадед с братом своим держал Суздаль, Нижний Новгород и иные города как независимый удельный государь. А ты? Где ты нынче, кто ты? Быть рядом с престолом это ведь… почти на престоле? Так долго ли перешагнуть через это “почти”? Разве ты права не имеешь?»

Другое сердце заводило иные речи: «Ты с этой землею связан на веки. Ты один из ее хозяев, но ты же и служебник ее. Твой отец, дед, прадед и прапрадед честно дрались с татарами, литовцами, шведами и ливонскими немцами. Поцеловав крест государю московскому, стой твердо за него и за христианскую веру, служи прямо и верно».

Величие предков влекло потомка к двум разнонаправленным путям. Пойти по первому из них звали воспоминания о самостоятельном княжении, о правлении в городах и областях богатого Суздальско-Нижегородского княжества, о недолгом, но ярком первенстве на Москве. Ко второму подталкивала память о громкой воинской славе рода, о почестях, заработанных на полях сражений и принятых от великого государя.

И кто из русских княжат XVI в. не жил двоемысленно? Разве только самые слабые, самые худородные, да еще… лучшие христиане. А добродетели богатырские, княжеские, можно сказать, «кшатрические» только тогда приносили на Руси добро, когда бывали крепко взнузданы добродетелями христианскими. И только тогда держава наша строилась как общий дом.

Русской знати — не только Шуйским, но и просто большинству служилых аристократов — этой узды не хватало. Энергия распирала их. Отсюда проистекает и всё неистовство их судеб.

Иван Петрович начинал службу, как и отец, на относительно скромных должностях. Самое раннее упоминание его в воинских разрядах относится к декабрю 1562 г.

В зимнем полоцком походе 1562/63 г. князь Иван — всего-навсего один из знатных людей в свите государя39. Честь без власти. Это должность для молодого человека. Как видно, И.П. Шуйский родился скорее где-то в первой половине 1540-х, чем во второй половине 1530-х.

Должность не требовала от него принятия каких-либо тактических решений. Зато «полоцкое взятие» подарило ему, возрастающему полководцу, ни с чем не сравнимый опыт. В первом же своем боевом походе князь Иван получил представление о масштабной операции по взятию крупного города, для которой московское правительство сконцентрировало колоссальные силы. Вот это школа! Князь еще не раз будет свидетелем и участником осадных операций. Сам испробует нелегкий труд «градоемца», а затем отведает, каково быть на противоположной стороне — в крепости, среди осажденных. Военная карьера его завершится величайшей во всей истории Московского царства защитой города. Когда польский король попытается взять Псков на копье, наступит звездный час в судьбе Ивана Петровича… И он не раз, надо полагать, вспомнит, как дрался двадцать лет назад под стенами Полоцка, чему научила его та давняя военная страда. Вся служилая биография князя — будто струна, туго натянутая между Полоцком и Псковом…

И.П. Шуйскому предстоит сделаться не только крупным военачальником, но и выдающимся политическим деятелем. Ему суждено прожить долгую жизнь, получить боярский титул, при двух государях заседать в Боярской думе, вершить великие дела правления. И здесь, на Западной Двине, он получал еще и политический опыт: на его глазах развязывался узел, приводивший целый регион в страшное напряжение.