Книга Кто все расскажет - Чак Паланик

Потом чуть ниже: «Надень что-нибудь шикарное».

И подпись: «Уэбстер Карлтон Уэстворд Третий».

Все мы в той или иной мере существуем в её тени. Как ни крутись, как ни бейся, в некрологе напишут лишь: «пожизненная компаньонка кинозвезды Кэтрин Кентон» или «пятый супруг легендарной актрисы Кэтрин Кентон…».

Набив руку, я безупречно копирую оригинал, только в конце — тем же почерком, под тем же наклоном — вывожу другую дату. Вместо субботы — пятницу. Складываю новое послание пополам, прячу в конверт с надписью «Передать мисс Кэтрин», облизываю клейкую полоску на клапане. Такое ощущение, словно язык попал в рот Уэбстеру. Отчётливый привкус кофе «Максвелл Хаус», аромат тонких сигар «Типарилло» и одеколона «Бэй рум». Неповторимый состав слюны. Рецепт его поцелуев.

Терренс Терри опускает бумажный пакет с миндалём на стол, переводит взгляд на экран телевизора и спрашивает с набитым ртом:

— А где тот противный щенок, которого она подобрала лет… восемь, что ли… тому назад?

— Стал актёром, — киваю я на экран. — И прошло не восемь, а десять лет.

— Вообще-то, — уточняет животное, — я имел в виду пекинеса.

Пожимаю плечами, отпираю засов, снимаю цепочку и отворяю дверь. Говорю, что собака жива-здорова и дремлет где-нибудь наверху. Обещаю передать мисс Кэти пакет с миндалём. И, встав у распахнутой двери, прощаюсь.

На экране показывают, как Пако притворно чмокает в губы Вильму Банки. Вечерние новости: сенатор целует маленьких детей и жмёт избирателям руки. Другой канал: Терренс Терри хватается за грудь, пробитую выстрелом из мушкета, и умирает в «Осаде Атланты». Мы все — только призраки, временно задержавшиеся в мире мисс Кэти. Фантомы, подобно запаху жимолости или, например, миндаля. Пар исчезающий.

Кто-то снова жмёт кнопку звонка.

Взяв сладости, я опускаю фальшивую записку в бумажный пакет. Там её и найдёт мисс Кэти, когда вернётся домой — избитая ударами тока, начисто выбритая, умирающая от голода.

Акт I, сцена седьмая

Установочный кадр: Улица. Перед особняком мисс Кэти останавливается такси. Сквозь кроны деревьев бьет свет. Слышится пение птиц. Камера наезжает ближе на окно будуара мисс Кэти, плотно задёрнутое шторами от яркого послеполуденного солнца.

В спальне нам крупным планом показывают будильник. Отъезд: становится видно, как он балансирует на высокой стопке сценариев у кровати. Длинная стрелка стоит на двенадцати, маленькая — на трёх. Ресницы мисс Кэти дрожат, фиалковые глаза распахиваются навстречу своим отражениям в зеркалах под балдахином кровати. Рука знаменитости нащупывает стакан воды, неустойчиво замерший рядом с будильником. Затем пальцы тянутся к нембуталу и просовывают пилюлю между губами. Ресницы снова дрожат, и глаза закрываются. Рука безжизненно повисает над полом.

Письмо-фальшивка, плод моих трудов, выставлено в самом центре каминной полки, словно актёр-звезда под лучами прожекторов, посреди статистов — менее важных приглашений и свадебных фото, блестящих наград и трофеев. Настоящая дата, суббота, исправлена мною на пятницу, а это уже сегодня. Вот и вся хитрость. Романтическому свиданию не бывать. Нет, Уэбстер Карлтон Уэстворд Третий не явится этим вечером. Кэтрин Кентон придётся долго сидеть и ждать. Наряд и причёска лишь подчеркнут её одиночество, как в том романе Чарльза Диккенса про мисс Хэвишем.

Резкая смена кадра: всё то же такси замирает напротив химчистки. Задняя дверь открывается, и моя нога ступает на тротуар. Я прошу водителя припарковаться вторым рядом, а сама отправляюсь на холодильный склад — забрать белых соболей мисс Кэти. Сквозь тонкую оболочку пакета чувствуется, как ёрзают и скользят у меня под мышкой невероятно мягкие, но тяжёлые шкурки. Мех раздулся и нежно мерцает от холода, в противоречии с тёплым солнечным днём и пузыристым чехлом сиденья из покрытого трещинками винила.

Следующая остановка — у мастерской портнихи. Таксист ожидает, пока я вынесу перешитое по приказу мисс Кентон платье. И вот уже мы заезжаем к флористке — купить букетик орхидей для корсажа. Сегодня вечером пальцы заказчицы в волнении растерзают эти цветы, когда кареглазый ухажёр даже не подумает позвонить в её дверь. Прежде чем стрелки будильника покажут половину девятого, мисс Кэти попросит у меня выпивку. С девятым ударом часов — проглотит валиум. К десяти — от лепестков орхидей останутся мелкие клочья. К тому времени моя мисс Кэти впадёт в тоску и напьётся как чёрт, зато избежит опасности.

Резкая смена кадров: камера показывает нам то будильник возле кровати, то счётчик петляющего такси. Текут минуты и доллары. Своего рода обратный отсчёт перед надвигающейся бурей. Мы наведываемся к постижёру за вымытым и красиво уложенным париком. В магазин трикотажа — за новым утягивающим корсетом. К сапожнику — за туфлями, на шпильках которых мисс Кэти велела сменить набойки. От обилия вышивки с бисером лиф вечернего платья даже сквозь оболочку чехла напоминает на ощупь растрескавшийся кирпич или наждачную бумагу.

Камера едва успевает следить за моими передвижениями. Я почти задыхаюсь, я похожа на обезумевшего учёного или шеф-повара, спешащего подобрать необходимые составляющие для главного и единственного своего шедевра.

Представляя себе Марию, королеву шотландскую, или императрицу Евгению, или Флоренс Найтингейл, большинство американок вспоминают мисс Кэти, облачённую в соответствующий эпохе костюм, рядом с Джоном Гарфилдом или «Габби» Хэйесом в павильоне «Метро-Голдвин-Майер». Это её лицо и голос люди привыкли отождествлять с образами Девы Марии, Долли Мэдисон, прародительницы Евы, и я никому не позволю разрушить легенду. Возможно, Уильям Уайлер, Сесил Б. Демилль и Говард Хоукс и были её режиссёрами на одну-две картины, зато я направляла мисс Кэти в течение всей сознательной жизни. Именно мои усилия сделали из неё героиню, воплощение человеческой славы для трёх поколений женщин. Именно под моим руководством она сыграла великие роли — мисс Айвенго, мисс Король Артур, мисс Шериф Ноттингемский. Именно благодаря моему наставничеству её навсегда запомнят как мисс Аполлон, мисс Зевс, мисс Тор.

Сегодня мисс Кэти более чем когда-либо нужна человечеству как воплощение сокровенных идеалов и ценностей.

По словам Уолтера Уинчелла, женщина уровня Джоан Кроуфорд или Этель Берримор приобретает в определённом возрасте «менопозу» — осанку дамы, чей позвоночник никогда не прикасается к спинке стула. Вспомнить хотя бы Хелену Хейс, застывшую, словно военный курсант, навытяжку. Плечи расправлены так, будто на свете не существует ни силы тяжести, ни остеопороза. В эти критические годы стареющая звезда «заживо канонизируется», по выражению Хэдды Хоппер, то есть превращается в ходячее воплощение хороших манер, дисциплины и самообладания. Так, Кэтрин Хепберн или Бетт Дэвис наглядно демонстрируют нам преимущество упорного труда и амбиций янки.

Я создала из мисс Кэти подлинный образец совершенства. Глядя на неё, понимаешь, что каждому из нас однажды приходится делать выбор — выглядеть как моложавый, хорошо сохранившийся человек в годах или же как опустившееся юное существо, из которого на ходу сыплется песок.