Книга Любовница Синей бороды - Лариса Соболева

Вдобавок Архипа Лукича настораживало следующее: за четыре дня шар земной можно облететь несколько раз, а Монтеверио всего-то из Италии до сих пор не прибыл. Закрадывалось подозрение, что итальянский синьор задумал нечестную игру. А если он уже в Москве и договаривается о перевозе картины через границу? Такое ведь вполне возможно. Почему он два раза сказал «моя картина»? Нечаянно сорвалось с языка? Он продал себя от избытка радости, что картину умыкнули? Время, конечно, покажет, но Щукин обязан предусмотреть все варианты, даже невозможные.

Зоя Федоровна отыскала сотрудницу, которая работала со дня основания музея и была свидетельницей того, как нашли портрет любовницы Синей Бороды. Старушка предстала перед очами Архипа Лукича – живое воплощение древности.

– Купеческий дом Комарина после революции разделили на квартиры, – рассказывала она по пути к дому, держа Щукина под руку и опираясь на палку, – он решил вместе со старушкой осмотреть здание. – Дом добротный, стены толщиной в полметра, долго не ремонтировался. Меня вон хоть ремонтируй, хоть все части тела замени, все равно рухлядь. А этот дом был сделан на века. Ну, естественно, все когда-то приходит в негодность, понадобился ремонт и дому Комарина. Уже дело после войны было… Начали ремонт с подвала – жильцы решили провести удобства, в основном воду, чтобы не бегать к колонке. Кто побогаче, так сделал себе ванную комнату и туалет. Когда долбили пол в подвале – трубы надо было пропустить под землей, – обнаружили еще один подвал. Народ же у нас любопытный, расширил дыру и полез находку осматривать. А нижний подвал весь камнем выложен, как мостовая. Стены, пол, даже потолок. Состоял подвал из нескольких помещений. Стали его разглядывать и нашли кладку, сильно отличающуюся от стен. В общем, решили: здесь была ниша, а потом ее заложили другим камнем. Подумали, что там либо клад, либо подземный ход. Раздолбили кладку и нашли картину. Мы пришли, вот этот дом.

Двухэтажный дом с так называемым цокольным этажом, который в разные времена то причисляли к этажам, то относили к подвальным помещениям, занимал скромное место в ряду других старинных строений. До сих пор в этих домах живут люди, продолжая обустраивать их по своему вкусу. В них высокие потолки, большие комнаты и огромные окна, в результате чего внутри светло. Ну и близость к центральной части города играет свою роль. Одним словом, жильцы из этих зданий ни за какие блага не хотят переезжать в современные квартиры.

– Это еще что, картина… – продолжала рассказ старушка. – Как-то снимали дверь в одном из таких домов, а из нее посыпались золотые монеты! Клад, как положено, сдали государству, но государство, как всегда, надуло, не выплатило положенные проценты. Хотя что я говорю? При чем тут государство? Во всем непорядочные люди виноваты. Их во все времена много было. В другом доме нашли серебряную утварь, замурованную в стену. Если эти дома перебрать по кирпичику, наверняка можно найти немало кладов.

– Значит, картина была замурована в стене второго подвала… – произнес Щукин, глядя на дом. – Не клад, а картина… Что бы это значило, как вы думаете?

– Мы тогда высказывали разные предположения, но не думаю, что хотя бы одно из них верно, – ответила старушка. – Первое, что пришло на ум, – романтический сюжет. Купец, скажем, тот же Комарин, был влюблен в светскую красавицу, заказал ее портрет, затем, досадуя на ее холодность, замуровал полотно в стену. Таким образом, он пытался освободиться от страсти. Еще была мысль, что картину спрятали во время революции, чтобы сохранить семейную реликвию. Потом…

Щукину, лишенному романтических иллюзий, стало неинтересно слушать дальнейшие подобные предположения. Смысла в них он не видел, поэтому спросил:

– Как давно построен дом?

– Могу точно сказать, – вмешалась в разговор Зоя Федоровна, сопровождавшая Щукина и старушку. – Он строился на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого столетий.

– И еще: второй подвал был закупорен, я правильно понял?

– Да, – кивнула старушка. – О его существовании никто не подозревал. Но если вы думаете, что там есть еще один тайник, ошибаетесь. Мы исследовали весь подвал вдоль и поперек. К сожалению, там больше ничего нет, и…

Тут следователь вынужден был извиниться, так как зазвонил его мобильный телефон. Это звонил долгожданный Монтеверио, Щукин сразу узнал его по акценту.

– Да, да! Здравствуйте, синьор. Где вы находитесь?

– В аэропорту Москвы. Через полчаса полечу к вам.

– Мы вас встретим. Извините, дамы, я должен отлучиться.

Архип Лукич позвонил Гене и Вадику, приказал срочно прибыть в прокуратуру, ведь самолет из Москвы летит недолго.

…Лада собиралась. Она не выносила демонстраций, поэтому просто собиралась, готовясь выйти из дома. Илья был трезв, но это уже не имело для нее значения. Сейчас он напряженно следил за женой. Вот еще один парадокс: Илья, сводивший с ума всех женщин подряд, и молодых и старых, человек, которому прочили большое будущее, – ноль, пьяница, лентяй и зануда. И его нисколько не терзали угрызения совести, он продолжал самоуверенно заявлять, что у него все еще впереди. На четвертом-то десятке? Начинать надо было, как говорится, вчера, сегодня уже поздно, а завтра будет и вовсе бессмысленно.

Когда Илья почувствовал, что вот-вот жена уйдет, он вскочил с дивана, на котором полулежал, перекрыл выход:

– Куда?

Еще один рубеж – придется врать, изворачиваться, наверное, изображать лицом невинность. Этот рубеж казался Ладе труднее, чем измена.

– Хочу побыть одна, – не соврала и не сказала правду она.

– Вчера ты не ночевала дома.

– Если бы ты был трезв позавчера, то заметил бы, что я и ту ночь не была дома.

– И где же ты проводишь теперь ночи? – сжав челюсти, спросил Илья.

– Иногда у подруг, – все же соврала Лада.

– А иногда…

Он не закончил фразу, но за многоточием стояли грязные слова, предназначенные Ладе. Эти слова врезались ей в уши, словно она их услышала. Как же так происходит: двое людей начинают совместную жизнь по любви, но вдруг однажды кто-то из них берет себе право перекраивать жизнь другого, распоряжаться ею по своему усмотрению? И любовь куда-то девается, а на смену ей приходит… пофигизм.

– Не хочу отвечать, – сказала Лада.

– Не хочешь? Я что, не имею права знать…

– Не имеешь, – не грубо, но твердо оборвала его Лада. Уже были и слезы, и крики, и грубости… Она поражалась себе, ощущая внутри полный штиль, поэтому говорила отчетливо и холодно: – Ты живешь, как тебе нравится, а я не хочу жить так, как ты меня вынуждаешь. Посмотри на наш дом. Здесь противно находиться, но тебя это не волнует. Тебя вообще ничего не волнует – ни дом, ни дочь, ни во что она одета, ни что ест. Почему ты забрал у меня право решать, что делать, тогда как сам не считаешься со мной? Почему ты решил, что я твоя рабыня? Я вынуждена готовить еду почти из воздуха, стирать дешевым порошком до мозолей, потому что машину купить не на что, заниматься ребенком да еще и работать, чтобы было на что купить этот самый дешевый порошок… А что ты для меня делаешь? Ни-че-го. Ну и получай это ничего теперь от меня.