Книга Каторжная воля - Михаил Щукин

– И какая тебя нужда подвигла по горам путешествовать?

– Да обыкновенная, – Фрол пожал узкими плечами, – на жизнь и на пропитанье надо зарабатывать, за красивые глаза никто кормить не станет.

– Это верно, – согласился Фадей Фадеевич, – за красивые глаза только барышень кормят, обувают-одевают, да еще и капризы терпят. Ладно, разговоры разговорами, а дело ждать не будет. Сегодняшний день отводим на сборы, а завтра выезжаем. Тебе сколько времени нужно, Фрол, чтобы собраться?

– Да недолго, только подпоясаться, мигом обернусь.

– Ну, тогда оборачивайся, ждем тебя.

На следующий день, рано утром, две подводы выехали с постоялого двора. На передней подводе правил конем Фрол, а на другой – Мироныч. И пассажиры распределились поровну. На передней – Фадей Фадеевич, а на другой – Лунегов, который сразу же уснул, удобно устроившись между двумя мешками. Была у него надежда, что в дороге под легкий стук тележных колес ему еще раз приснится сон, в котором Ангелина будет долго и сладко его целовать. Но прошлый сон ему не приснился, вообще никакой не приснился. Спал как убитый, без сновидений, а когда пробудился и поднял растрепанную голову, оглядываясь вокруг, Мироныч подивился:

– Силен ты, парень, где прилег, там и засопел. Аж завидки берут.

– Если хочешь, ложись на мое место, а я – на твое.

– Не-е, каждый должен свою работу делать. Да и опасаюсь я, парень, коня тебе доверить. Тут такие горки сейчас начнутся – мамка, ты по мне не плачь!

Вдали, упираясь в небо, уже явственно проступали горные вершины, затушеванные сизой дымкой. Дорога, заметно сужаясь, поползла вверх, и по бокам все чаще вставали каменные глыбы, украшенные понизу белесым мохом. Под тележными колесами поскрипывали мелкие камни. Кони перешли на медленный шаг. На такой дороге о быстрой скачке забывается напрочь.

– Подъем этот долго тянется, как сопля, – рассказывал Фрол, оборачиваясь назад, к Фадею Фадеевичу, – а дальше дорога ровная пойдет, до самого перевала. На перевал, само собой, снова забираться придется. Но кони добрые, сытые, вытащат.

– А после перевала, чтобы до монгольских границ добраться, сколько нам времени потребуется?

– Да кто ж его знает… Дорогу загадывать – последнее дело. Не могу я про это сказать…

– Ладно, скажи тогда другое – до перевала сколько ехать?

– Дня четыре, может, неделю.

– Очень точный ответ, – усмехнулся Фадей Фадеевич, – точнее не бывает!

– Извиняйте, как можем, так и отвечаем, врать не обучены. – Фрол хлопнул вожжами по конским бокам и прикрикнул: – Но-о, родимый, шевели копытами! Знаю, что тяжело, а куда деваться… Деваться нам с тобой некуда!

Лунегов, окончательно проснувшийся к тому времени, услышал его голос и зашевелился, будто Фрол не на коня, а на него прикрикнул. От неудобного лежания на мешках тело затекло, хотелось размяться, и он спрыгнул с телеги, пошел рядом. Поднимал голову, чтобы лучше разглядеть горы, которые становились все угрюмей и неприступней. Каменные глыбы по бокам дороги нависали уже над головой. Казалось, что все вокруг сжимается и громоздится для того, чтобы маленькие, хрупкие люди на двух подводах ощутили и поняли свою крошечную малость, точно такую же, как у мошки, прихлопнул ладонью – и только грязноватый след остался. Стараясь избавиться от этого ощущения, Лунегов ускорил шаги и шел теперь впереди, уже не оглядываясь по сторонам, а уперев взгляд в землю. Снова вспомнился ему сон, приснившийся так внезапно и ярко, но увидел он, на мгновение закрыв глаза, не Ангелину в белом праздничном платье, а прапорщика Звонарева с гитарой. Сразу же распахнул глаза и сердито плюнул себе под ноги. Подумал: «Петух наряженный! Только и достоинств, что гитара с дурацким бантом! Надо было зайти тогда в беседку и сказать ему…» Но что сказать прапорщику Звонареву, убийственно-обидное и унизительное, Лунегов придумать не смог и еще раз плюнул себе под ноги. Остановился, постоял, дожидаясь подводу, и снова улегся на мешках. Лежал, покачиваясь, старался ни о чем не думать и смотрел в высокое, ослепительно синее небо, по которому скользило, словно оброненное птичье перо, одинокое вытянутое облачко.

6

За речкой Каменкой, которая едва ли не посередине пересекала молодой Ново-Николаевск, возник вскоре после войны с японцами небольшой городок – военный. Все так и называли – военный городок. Возвели его, на удивление, очень быстро. Кажется, еще вчера виднелись кругом разрытые ямы под фундаменты и котлованы, грудились телеги, шумели ломовые извозчики, росли горы бревен, плах, теса, штабеля красного кирпича, а сегодня все куда-то исчезло, будто бесследно растворилось, и на месте строительного беспорядка встали добротные казармы из того самого красного кирпича, красавец-храм, склады, конюшня, дома с просторными квартирами для офицеров и – отдельный – для командира полка. Словно невидимый художник переписал смелыми мазками картину, все переиначил, и воцарилась теперь на ней, согласно воинскому уставу, строгая, по часам расписанная жизнь: подъем, отбой, построения, выходы на стрельбище и общие молитвы.

Но сегодня был воскресный день, свободный от службы, и молодые офицеры, числом трое, нагрузились пакетами, сумками и отправились прямиком от военного городка на берег Каменки. Выбрали удобную ложбинку и прапорщик Звонарев, обращаясь к своим друзьям, прапорщику Грехову и подпоручику Родыгину, произнес, вздернув вверх руку, словно бывалый оратор, следующую речь:

– Господа офицеры! Перед вами поставлена боевая задача – за четверть часа украсить эту прелестную полянку с зеленой травкой пусть скромным, но изысканным угощением. А также исследовать окружающую местность на предмет обнаружения коровьих лепех. Сами понимаете, если прелестные ножки нечаянно вступят в одну их них, случится конфуз. Поэтому нужно действовать быстро и старательно. Время пошло!

– Звонарев, я не совсем понимаю, – отозвался на его речь Родыгин, – а чем собираетесь заняться лично вы?

– Я? Я буду любоваться красотами Каменки и слушать, как шумит мельница. Одним словом, буду наслаждаться. Я это право честно заслужил. Кто очаровал подруг Ангелины, кто уговорил их осчастливить своим появлением наш пикник, кто, в конце концов, будет знакомить вас с очаровательными девушками? И не надо тратить драгоценные минуты на лишние разговоры и препирательства. Действуйте, господа, действуйте!

Звонарев козырнул товарищам и широко улыбнулся, собираясь направиться к мельнице, куда подходила со стороны города накатанная дорога. Сюда, к мельнице, должна была подъехать со своими подругами Ангелина. От предстоящего свидания, от хорошей погоды, от легкого чувства превосходства над своими товарищами настроение у Звонарева было прекрасным и радужным. Он не удержался и в полный голос пропел:

День ли царит, тишина ли ночная,В снах ли тревожных, в житейской борьбе,Всюду со мной, мою жизнь наполняя,Дума все та же, одна, роковая, —Все о тебе!

Товарищи его, дослушав романс, скупо и чуть слышно похлопали, но Звонарева это нисколько не обидело – стоило ли обращать внимание на такие мелочи, когда звенел не только голос, но и душа. Он слушал шум падающей воды, смотрел на мельницу, на дорогу, но в глазах у него, как наяву, стояла Ангелина, медленно поднимала руку и узкой ладонью поправляла локон каштановых волос, который, не желая подчиняться, упрямо соскальзывал на щеку и придавал юной девушке совершенную прелесть и очарование. У Звонарева даже дыхание перехватывало. А еще он слышал ее голос, всегда звенящий: