Книга Штопальщица - Светлана Храмова

В Москве привычно, там проще и понятней. Как заводная трудилась, но в охотку, будто пела. Здесь – и Володя чаще срывается, если не в отъезде. И по физиономии пару раз съездил: мы в ресторан идем, а ты все с тряпкой ползаешь, полчаса на сборы даю, и колье вот это с серьгами надень! Чтобы королева!

Ну и что? Если в далеком задымленном Манхэттене, где днем и ночью не смолкает гул и не утихает суета, на нее как-то странно реагируют. Она для американцев чужая, отсутствие акцента не спасает. Может, челка над открытым лбом чересчур золотится. А может, все русские женщины для того сброда «с миру по нитке», что заполонил центр Большого Яблока, – проститутки по определению.

Супруга миллионера Фридельмана обязана выглядеть сказочно, на людях легенда о необычайно счастливом союзе поддерживалась старательно.

Совсем недавно Наташа и вправду обожала мужа.

А теперь у нее мужа нет. Появляется Владимир Зейсович на неделю в месяц, а то и в два. Остальное время – в Москве, в Новой Зеландии, на Тайвани, в Лос-Анжелесе, в Мексике – мотается по миру как заведенный, с одного авиарейса на другой, еле поспевает. Бизнес, Наташенька, куколка моя. Страховая компания интернэшенл, мать твою так, и…

Про «и» Наташа и сама догадалась. В Нью-Йорке их окружали другие люди, люди с Брайтон Бич, как она их окрестила – жены в нарядах от местных портных «с шиком», в огромных золотых украшениях, непременно избыточных. Новый круг, исчезли шепчущиеся на кухне жены-подруги, они теперь общались весело – и если Володя бросал коротко – сегодня ужинаем в ресторане – это значило, что Наташе предстоит нарядиться, чтобы украсить собой компанию серьезных людей. Клиентов или инвесторов. Бандитов, короче.

Бегемотик ее и разглядеть не успевал, одной усталостью мужа и постоянной озабоченностью сыта не будешь, Наташа загрустила. Как он теперь небрежен, да и видит ли он ее, в самом деле? Свою на все сто процентов «счастливую жену»?

Подарки не доставляли радости, Володя привозил что-то или покупал и преподносил ей поделки, что так популярны среди эмигрантов, иного Владимир Зейсович теперь не понимал. Нужно соответствовать, выделяться нельзя. Партнеры не поймут, начнут подозревать, а добропорядочность и преданность Владимира Зейсовича никем под сомнение пока не ставилась. Но только дай повод, на куски порвут. Эту фразу он часто повторял. Наташа привыкла представлять себе их обоих, разорванных на куски. Наверное, эти куски потом – по законам мафии – едят бешеные собаки. Страшно.

Быть такой же, как женщины его партнеров – раскрашенной во все цвета радуги, говорливой и надменной, разодетой в крикливое и несочетаемое. Наташа исполнительная, понимает. Хорошая фигура и девчачья задорная стрижка помогали скрасить общую картину, Владимир не понимал в чем дело, но его жена теперь казалась ему благородной, изысканной! Модель с плаката об американской мечте. «Как ей на пользу переезд, однако!» – он недоумевал. И тут же в очередной раз приходил к выводу, что полностью прав, остановив свой выбор (законная жена к тому моменту вызывала у него раздражение напополам с ненавистью) на этой простушке-горничной. Вон, как его простушка развилась! И вовсе не такая дура, как иногда кажется.

– Это твое влияние, ты меня создал заново, любимый! – Наташа вытягивала губы для поцелуя, они прилюдно замирали в трепетном объятьи, окружающие аплодировали и завидовали. Некоторые принимались обнимать собственных жен, за столом воцарялась идиллия, телячьи нежности супружеских пар были апофеозом таких собраний. Оркестр не терял компанию из виду, вкрадчивые гитарные переборы поддерживали настроение. Звучание постепенно переходило в нечто гимническое, затем танцевальный разгул, танцуют все! Наташу приглашали с удовольствием, она душа компании! – Владимир ею доволен. Да и собой.

Она пила вино и хохотала, часть обязательной программы. Приглашала мужа на танец, улыбалась, обнажая идеальные зубы, всем, кому Владимир Зейсович велел. Часами выслушивала исповеди подвыпивших жен разных возрастов, с которыми теперь связана одной цепью, золотой и яркой.

И никак не могла взять в толк – отчего же ей так невесело с ними? Или остальные притворялись так же умело, и сценарий встречи отбивали, как чечетку? И женщины, и мужчины?

Наташа уже поняла, что ее миллионщик, ее мешок с деньгами, «самый востребованный адвокат в мире» – связан с криминальным миром путами неразрывными. От людей, что помогли ему встать на ноги когда-то, сколотить изрядный капитал, ему не избавиться. Радует его это или огорчает – она с ним не обсуждала.

Наташа чувствовала себя рыбкой, выброшенной на берег, она задыхается, бьет раздвоенным хвостиком по песку – все реже и реже. Ей нечем дышать – здесь, в доме с бассейном, в покрытых пылью прошлого ресторанах с оркестрами и бесконечными «гоп-ца-ца», принимая гостей – не друзей, а нужных и серьезных людей, они шутить не любят. Своеобразный протокол нарушить никому не позволено. Это ее новая жизнь. Ее поистершийся от времени счастливый билет.

В этой новой жизни она совершенно и безысходно одна. Переезд переиначил, а если быть точной – сломал ее счастье, оборвал, да так резко!

Одинокая женщина – замужем, с двумя детьми и мужем миллионером (надо отдать ему должное, он не скуп и счетов не проверяет, у Наташи четыре банковских карточки для ежедневных, мелких и крупных трат и значительных приобретений) – будет рада тому, кто согласится стать ее другом. Ей не с кем разговаривать, совсем. Единственная радость – недавно она купила, наконец, вполне приличный «Мерседес» в фирменном салоне. Новенький, кремово-бежевый, сказка!

Среди людей она чувствовала себя чужой, как в той элитарной гимназии, «дочь технички», о чем с ней разговаривать? Одноклассницы с презрительной гримаской вздергивали плечиком, мальчишки над ней смеялись – Наташенька, тут на полу под батареей пятно, тщательней мыть надо, маме скажи. На превосходном английском с ней говорили, практиковались.

III

Иешуа Бенджамин Харон темные очки носил постоянно. Черное дитя Бронкса, обладатель мутной биографии и крепкого мускулистого тела, вызывавшего восторг у женщин любого возраста, знал Нью-Йорк, как свои пять пальцев, выжить умел в любой части огромного города, но предпочитал Бруклин. К тридцати годам он приобрел особый шарм, сочетал развязность с вежливостью. Если нужно – был обходителен. Ориентировался в ситуации превосходно, менял образы, как перчатки. Перчатки, правда использовал в особых случаях – когда нужно уйти незамеченным от часовщика с изделием, для Иешуа не предназначенным, или из ювелирного магазина – с браслетом-колье-цепочкой из драгоценного металла. Сбывать «сувениры» – плевое дело, лавочки скупщиков повсюду, его принимали, как своего. Имени не спрашивали, он тоже не задавал лишних вопросов.

Не задавать вопросов он приучился за недолгий период работы стриптизером – было и такое в его разнообразной жизни, наполненной событиями, о которых предпочитал не вспоминать. В ночном клубе на Брайтон Бич Иешуа пользовался шумным успехом, только успевай отбиваться от любительниц острых ощущений. Он не отбивался. Его время – их деньги, но работа движущегося манекена надоела ему быстро. Он растворился, не увольняясь. Стиль Иешуа – исчезать, не оставляя следов. Он не брезговал ничем, но предпочитал долго не задерживаться на одном месте. Иешуа полон нерастраченных чувств, сейчас он охотник или жертва, но придет время – и его истинное лицо откроется. Нежное и прекрасное, он умеет быть преданным, умеет любить. Он не охотник, он вольная птица. Куда хочу – туда лечу, неуловим.