Книга Китти. Следуй за сердцем - Елена Заремба

Так вот, в конце рабочей недели мне позволено открывать магазин на час позже, то есть не в восемь, а в девять. В общем и целом абсолютно все равно, когда его открывать, а если совсем откровенно, можно вообще не открывать: вся эта затея – просто блажь богатенького Карла, но я очень дисциплинированная. Отчасти потому, что давно дружу с семьей Мороцких и не хочу их разочаровать даже в самой малости, отчасти потому, что всегда такой была. Так что я открываю и закрываю магазин строго по расписанию. Именно по пятницам я позволяю себе перед работой заглянуть на огонек к Оливии, дабы испить неземного кофейного нектара. К капучино я традиционно беру набор, с которого началась наша с ней дружба, – сэндвич с хамоном и помидорами, пару кусочков сыра дорблю и кубики коричневого сахара. Вообще, я могла бы пить ее капучино каждый день, она даже готова была присылать его мне домой, но тогда мой кофейный ритуал утратит свою особенную прелесть, а к этому я пока не готова.

Меня неизменно поражает и восхищает маниакальная энергия и трудолюбие этой барышни. Она из семьи потомственных пивоваров, и родители чрезвычайно настаивали на том, чтоб она училась на мастера-пивовара (по-местному – сладека) в Чехии, в известной Střední průmyslová škola potravinářských technologií. Несмотря на красивый набор заковыристых буковок в названии школы, Оливию вдохновлял совершенно другой вид отношений с зерновыми – месительно-выпекательный. Родители – о чудо! как редки подобные истории! – категорически ей этого запрещать не стали, а заключили с пивоотступницей договор: ей даются три года и небольшой стартовый капиталец на открытие своего дела. Если Оливия прогорит, никто ее ругать не станет, но ей все-таки придется освоить азы пивоваренного ремесла, дабы иметь возможность хоть как-то удержать семейный бизнес на плаву, покуда не подрастет ее сын (коего не было и в проекте, впрочем, так же, как не было и малейших намеков на скорое замужество), который ну просто по всем законам мироздания обязан подойти на эту роль. Судя по всему, и Оливия, и ее родители были заядлыми оптимистами, упрямцами и трудоголиками, потому как она без колебаний согласилась на подобный кабальный договор.

Никаких таких специальных школ по хлебу она не заканчивала, но, кажется, с дрожжами и прочими составляющими сдобной магии у нее было особое таинственное взаимопонимание, так как она схватывала все на лету, с удивительной интуицией находила самые простые и удачные рецепты, нюхом чуяла качество продуктов и никогда не унывала. За три года рабства у духовки, которые она, впрочем, считала самым счастливым временем в своей жизни, Оливия не только не прогорела, но и завоевала уйму постоянных восторженных клиентов вроде меня или даже более восторженных. Родители смирились, поздравили дочь с успехом и оставили ее в объятиях теста. Затем, поскольку они были еще достаточно молоды, произвели на свет сына и теперь возлагают свои хмельные надежды на него. Вот такой хэппи-энд. В этом месте должен быть салют.

Оливия пускает меня в кафе еще до открытия. Это в некотором роде тоже можно считать нашей традицией. Она говорит, что ее пугает то, как я стою снаружи и через стекло наблюдаю за ней, протирающей столы и раскладывающей салфетки. Чушь, конечно, ничего она не боится, но впускает раньше положенного только меня одну, а это, признаться, чрезвычайно лестно.

Я всегда сажусь за дальний столик у окна, это мое любимое место. Кафе Оливии находится в полуподвальном помещении, так что из окна мне видны ноги прохожих. Люди в Брюгге носят восхитительную обувь. Сплошь натуральная кожа, все в британском стиле. Иногда попадаются очень даже приличные итальянские сапожки, но мужские туфли меня радуют больше всего. Эстетический компонент – это еще один плюс пятничного завтрака у Оливии. Пока я пытаюсь распознать знакомых по обуви, Оливия приносит мой заказ и удаляется на кухню – вынимать благоухающие круассаны из духовки. Я разбираю сэндвич на составляющие и столовым ножом намазываю, если это можно так назвать, непослушный дорблю на хлеб. Оливия много раз предлагала мне просто добавить этот сэндвич в меню и приносить его уже в готовом виде, но я не соглашаюсь: не хватало еще, чтоб разные простофили без вкуса и фантазии пользовались моим изобретением, даже не осознавая, насколько великолепно это сочетание: хамон, дорблю и помидорка. Поэзия. Песня. Волшебство. Сахар я съем уже в конце, после кофе, всухомятку. Оливия будет смеяться и опять скажет, что я пони. По ее словам, я слишком мелкая для того, чтобы носить гордое звание лошади. Но я все еще надеюсь дорасти.

По пятницам у Оливии я читаю «Алису в стране чудес». Пробовала и другие книги, но в результате строгого отбора победила все же «Алиса». Я уже прочла ее раз сто, на всех доступных мне языках, и она по-прежнему остается лучшим вариантом для пятницы, хамона и капучино.

Мне нравится создавать собственные маленькие традиции. Это как якорьки, которые привязывают меня – нет, не к реальности, еще чего, – а к удивительному миру книг. Реальность меня мало интересует. Она довольно скучна и уныла. А еще жестока. Так что, как сказал Адам Сэвидж из передачи «Разрушители мифов»[2]: «Я отвергаю вашу реальность и заменяю ее своей!» Выдуманные традиции удерживают в моей жизни сказку, а она мне очень нужна. К ним относятся плетение кружев с Кариной, отравление герани, посещение кафе Оливии и магазина тканей, а также книги – очень много книг. Карл меня понимает. Карина не понимает, но поддерживает. Да что уж там, она и так всю жизнь живет в сказке: единственная дочь в богатой семье, родители и старшие братья тряслись над ней, как будто она была сделана из муранского стекла. Карина росла принцессой в океане любви, заботы и дорогих подарков. Природа наделила ее умом, но лишила тяги к знаниям, поэтому Карина знала и умела все понемножку, но в основном интересовалась всем красивым. В том числе собой: на нее-то и сейчас прохожие оборачиваются, а после просмотра ее старых фотографий я еще неделю брезговала заглядывать в зеркало.

Наверное, жизнь в достатке способствует формированию дружелюбного характера и широты души – иначе я не могу объяснить благосклонность госпожи Мороцкой ко мне. Она всегда рада меня видеть, мило ворчит из-за моей лохматой косы и никогда не устает приводить ее в порядок. Просто невообразимо. «Китти, милая, – протяжно вздыхает Карина, – смотреть не могу на это безобразие, поди-ка сюда». И главное, это ей никогда не надоедает.

Все зовут меня Китти, хотя я вообще-то Кэтрин, но Карина произносит букву «т» с каким-то прицокиванием, поэтому у нее получается скорее Кицци. Вообще-то я подозреваю, что Мороцкие питают какую-то особую слабость к людям, чье имя начинается на К. Карл, Карина, Кэтрин. Их детей зовут Корнелия и Крис. Правда, есть какой-то двоюродный племянник Пэрри, которого они обожают, несмотря на полное отсутствие буквы К в имени. Как по мне, двоюродный племянник вообще не родня, но Карл очень трепетно относится ко всем кровным узам. Кстати, возможно, я скоро наконец-то увижу этого загадочного Пэрри, который, по словам Карины, «красив, образован и великолепно вальсирует», а по словам Карла, «просто славный малый и обладает отменным вкусом в литературе».