Книга Четыре любви маршала Жукова. Любовь как бой - Валерия Орлова

Георгию слова мастери показались разумными, и он отказался от предложения Александра.

Сам Саша, обругав друга, все же отправился на фронт, откуда вернулся через несколько месяцев израненный.

Георгий пока продолжал работать в мастерской, жить на частной квартире. Он все больше убеждался в правильности своего решения, так как улицы Москвы были запружены ранеными, и это действовало угнетающе.

События на российском фронте складывались не удачно. Страна несла огромные потери, и скоро объявили дополнительный набор молодых людей. Подходила очередь Георгия.

Он, конечно, не испытывал энтузиазма, однако пообещал себе, что если уж и попадет на фронт, то будет честно драться за Россию.

Хозяин очень ценил Георгия как работница. Однажды сказал ему:

– Если хочешь, я устрою так, что тебя оставят на год по болезни и, может быть, оставят по чистой.

Георгий ответил, что вполне здоров и может идти на фронт.

– Ты что, хочешь быть таким же дураком, как Саша?

– Я буду защищать Родину. Это мой долг. – На этом наш разговор был окончен.

В конце июля 1915 года был объявлен досрочный призыв в армию молодежи моего года рождения. Георгий отпросился у хозяина съездить в деревню попрощаться с родителями, а заодно и помочь им с уборкой урожая.

Егора отправили в кавалерию, и он очень обрадовался возможности служить в коннице, так как тот вид войск всегда казался ему наиболее романтичным. Многие его товарищи попали в пехоту и завидовали Егору.

Вечером всех погрузили в товарные вагоны и повезли к месту назначения – в город Калугу. Впервые за все время Егор так сильно почувствовал тоску и одиночество. Кончилась юность. Он без конца задавался вопросом, готов ли ко взрослой жизни, готов ли идти в бой.

Товарные вагоны, где в которых оказались Егор и его товарищи, не были приспособлены для перевозки людей, поэтому пришлось всю дорогу стоять или сидеть прямо на грязном полу. Кто пел песни, кто резался в карты, кто плакал, изливая душу соседям. Некоторые сидели, стиснув зубы, неподвижно уставившись в одну точку, думая о будущей своей солдатской судьбе.

В Калугу прибыли ночью. Вышли товарной платформе. Раздались команды: «Становись!», «Равняйсь!» И все зашагали в противоположном направлении от города. Кто-то спросил у ефрейтора, куда всех ведут. Ефрейтор, видимо, был хороший человек, и он душевно сказал:

– Вот что, ребята, никогда не задавайте таких вопросов начальству. Солдат должен безмолвно выполнять приказы и команды, а куда ведут солдата – про то знает начальство.

Как бы в подтверждение его слов в голове колонны раздался зычный голос начальника команды:

– Прекратить разговоры в строю!

Коля Сивцов толкнул Егора локтем и прошептал:

– Ну вот, начинается служба солдатская.

Новоиспеченные солдаты шли часа три и порядком уже устали, когда становились на малый привал. Приближался рассвет, сильно клонило ко сну, и, как только присели на землю, сразу же отовсюду послышался храп.

Однако скоро опять раздалась команда: «Становись!» Все вновь зашагали вперед и через час пришли в лагерный городок. Разместили всех в бараке на голых нарах. Разрешили отдохнуть до утра. Здесь уже находилось около ста человек. В многочисленные щели и битые окна дул ветер. Но даже эта «вентиляция» не помогала. Стоял тяжелый запах, от которого некоторых с непривычки даже затошнило.

После завтрака всем выдали учебные пехотные винтовки. Отделенный командир ефрейтор Шахворостов объявил внутренний распорядок и обязанности новобранцев. Он строго предупредил, что, кроме как «по нужде», никто не может никуда отлучаться, если не хочет попасть в дисциплинарный батальон… Говорил он отрывисто и резко, сопровождая каждое слово взмахом кулака. В маленьких глазках его светилась такая злоба, как будто молодые парни были его заклятыми врагами.

– Да, – говорили солдаты, – от такого добра не жди…

Затем к строю подошел старший унтер-офицер. Ефрейтор скомандовал: «Смирно!»

– Я ваш взводный командир Малявко, – сказал старший унтер-офицер. – Надеюсь, вы хорошо поняли, что объяснил отделенный командир, а потому будете верно служить царю и отечеству. Самоволия я не потерплю!

Начался первый день строевых занятий. Все старались хорошо выполнить команду, тот или иной строевой прием или действие оружием. Но угодить начальству было нелегко, а тем более дождаться поощрения. Придравшись к тому, что один солдат сбился с ноги, взводный задержал всех на дополнительные занятия. На ужин дали какую-то холодную бурду.

Впечатление от первого дня было угнетающим. Хотелось скорее лечь на нары и заснуть. Но, словно разгадав эти намерения, взводный приказал построиться и объявил, что завтра всех выведут на общую вечернюю поверку, а потому сегодня придется разучить государственный гимн «Боже, царя храни!». Разучивание и спевка продолжались до ночи. В шесть часов утра солдаты были уже на ногах, на утренней зарядке.

Дни потянулись однообразные, как две капли воды похожие один на другой. Подошло первое воскресенье. Думали отдохнуть, выкупаться, но ребят вывели на уборку плаца и лагерного городка. Уборка затянулась до обеда, а после «мертвого часа» чистили оружие, чинили солдатскую амуницию и писали письма родным. Ефрейтор предупредил, что жаловаться в письмах ни на что нельзя, так как цензура все равно не пропустит.

Втягиваться в службу было нелегко. Но жизнь никого из ребят и до этого не баловала, и недели через две большинство привыкло к армейским порядкам.

Егора уж точно не баловала.

В конце второй недели обучения взвод был представлен на смотр ротному командиру – штабс-капитану Володину. Поговаривали, что он сильно пил, и, когда он пьян, лучше не попадать под горячую руку. Внешне этот ротный ничем особенно не отличался от других офицеров, но было заметно, что он без всякого интереса проверяет боевую подготовку. В заключение смотра он сказал, чтобы все больше старались, так как «за Богом молитва, а за царем служба не пропадут».

До отправления в 5-й запасный кавалерийский полк ребята видели ротного командира еще пару раз, и, кажется, он оба раза был навеселе. Что касается командира 189-го запасного батальона, то его за все время обучения так никто и не увидел.

В сентябре 1915 года взвод отправили на Украину в 5-й запасный кавалерийский полк. Располагался он в городе Балаклее Харьковской губернии. Миновав Балаклею, эшелон был доставлен на станцию Савинцы, где готовились маршевые пополнения для 10-й кавалерийской дивизии. На платформе их встретили подтянутые, одетые с иголочки кавалерийские унтер-офицеры и вахмистры. Одни были в гусарской форме, другие – в уланской, третьи – в драгунской.

После разбивки малоярославецкие новобранцы, москвичи и несколько ребят из Воронежской губернии были определены в драгунский эскадрон.

Егору было досадно, что он не попал в гусары, и, конечно, не только потому, что у гусар была более красивая форма. Просто всем было известно, что там лучшие и, главное, более человечные унтер-офицеры. А ведь от унтер-офицеров зависела судьба солдат.