Книга "Все объекты разбомбили мы дотла!" Летчик-бомбардировщик вспоминает - Георгий Осипов

Когда облака кончились, в последней попытке уйти от атакующего истребителя я перевел самолет в пикирование и через несколько секунд от острой боли, пронзившей голову, потерял сознание. Когда я очнулся, земля стремительно надвигалась на меня. Потянув штурвал на себя, я вырвал самолет из пикирования над самыми макушками деревьев. Истребитель отстал.

— Что с тобой? Что с тобой? — взволнованно спрашивает Желонкин.

— Ничего, давай курс на аэродром, после расскажу, — ответил я.

Из-за редких облаков светила луна, а на земле ни одного огонька. После посадки мне рассказали, что и другие самолеты полка в эту ночь были атакованы истребителями противника. Особенно досталось экипажу летчика Карповича[13].

Когда я рассказал о случившемся со мной в полете полковому врачу Левертову, он объяснил мне, что это от насморка блокируется сообщение лобной пазухи с носом, дал капли в нос и рекомендовал пока резко не снижаться.

14 августа полк получил задачу уничтожать резервы противника на северной окраине Ельни. В связи с усилившимся противодействием зенитной артиллерии противника командир полка Суржин приказал нашему экипажу подавить зенитные батареи в период нанесения ударов самолетами нашего полка. К самолетам идем вместе с Суржиным.

— Осипов, взлетай за мной. Я постараюсь вызвать на себя огонь вражеских зениток, а вы бейте по стреляющим батареям, да экономьте бомбы, — сказал командир полка.

Командир полка майор Суржин был среднего роста, худощавый. На вид ему было лет тридцать. Его узкое продолговатое лицо с прищуренными колючими глазами светилось волей и энергией. В коротких волосах выделялась седая прядь. На гимнастерке он с гордостью носил орден Красного Знамени, полученный за боевые действия в Испании.

Летчики, штурманы, радисты и техники уважали Суржина. Он прекрасно летал, глубоко знал и понимал тактику и умело воспитывал личный состав. Враг пустозвонства и всяких обещаний, он был горяч, круто руководил штабом и командовал эскадрильями. С людьми он говорил откровенно и личным примером учил самоотверженно и умело выполнять боевые задачи. Не раз я летал вместе с Суржиным наносить удары по фашистским войскам и всегда восхищался его неподдельной отвагой, летным мастерством, оригинальностью тактических приемов и удалой дерзостью в бою с врагами.

Взлетаю за самолетом командира полка в десять часов сорок пять минут. К Ельне подлетаем с запада и с высоты две тысячи метров начинаем плавно снижаться. Но вот вспыхнули красные разрывы снарядов. Это они стреляют по самолету Суржина. Окруженный десятками разрывов, он идет на цель. Определяем с Желонкиным, что зенитная артиллерия ведет огонь с позиций, расположенных восточнее и севернее города. На высоте семьсот метров заходим на ближайшую батарею и сбрасываем три бомбы. Попадания хорошие. Вражеская батарея прекратила огонь, но за нашим самолетом потянулись хлысты эрликонов[14]. Наблюдаем, как в результате бомбового удара экипажа Суржина произошел большой взрыв и возник пожар.

Маневрируя, со снижением уходим на свою территорию и летим вдоль линии фронта. Как только снова появились вспышки залпов зениток, снова разворачиваемся на цель и наносим удар по батарее севернее города. Теперь и наш самолет интенсивно обстреливают как эрликоны, так и зенитки среднего калибра. После сбрасывания бомб по батарее интенсивность огня несколько уменьшилась. С разворотом вправо уходим на восток[15].

За время полета погода резко изменилась. Появилась дымка, и местами на землю лег туман. Из-за ограниченной видимости невозможно было даже разглядеть Варшавское шоссе. Прилетев в район аэродрома, мы безуспешно пытались его найти. Требую от стрелка-радиста запросить командный пункт аэродрома по радио. С командного пункта приказали лететь на запасный аэродром. Когда подлетели к запасному аэродрому Кувшиновка, там туман закрыл белой пеленой всю долину реки Угры и ее окрестности.

Что же делать? Посоветовавшись со штурманом, решил лететь в сторону Москвы и попытаться произвести посадку на один из аэродромов истребителей ПВО, но бесполезно. В густой дымке мы не нашли ни одного аэродрома с действующим ночным стартом.

Попытка найти аэродром в районе Тулы тоже не удалась. Весь район был закрыт туманом.

До рассвета еще два с половиной часа, а горючего в баках около половины. Беру курс на восток в надежде случайно обнаружить какой-нибудь аэродром с ночным стартом или дотянуть до рассвета и произвести посадку в поле.

Регулирую двигатели на самый экономичный режим с обеднением горючего, так, что из патрубков вытягиваются длинные языки голубого пламени, и во все глаза ищу аэродром. На земле ни одного огонька. Хочется спать. Федя Желонкин то засыпает, то начинает разговаривать со мной для того, чтобы я не заснул. Напряженно вглядываюсь в небо на востоке, надеясь заметить изменения его цвета, предвещающие начало рассвета. Горючего оставалось все меньше и меньше. Потеряв детальную ориентировку и всякую надежду найти аэродром для посадки, я уже готовился подать команду штурману и радисту покинуть самолет с парашютами, но впереди, как мираж, показались огни города без светомаскировки и вселили надежду на посадку. Штурман докладывает, что это Моршанск. Делаю круг над городом. В предрассветной мгле нахожу аэродром и произвожу посадку.

Начальник авиационного гарнизона не верит, что мы на самолете СБ пробыли в воздухе пять часов. Нас не арестовали, но держали под наблюдением до тех пор, пока через диспетчера ВВС не навели справки и не получили подтверждение о том, что мы действительно возвращались с боевого задания.

Через два дня по разрешению диспетчера ВВС мы перелетели в Тулу, а затем в Наумовку. Аэродром Наумовки предоставили нашему полку для маскировки самолетов и для отдыха летного состава, изнуренного ежедневными бомбежками на аэродроме Шайковка. Каждый вечер наши самолеты перелетали на аэродром Шайковка, вели с него боевую работу, а утром возвращались в Наумовку, где аэродром был окружен густым лесом, на опушках которого мы маскировали бомбардировщики под кронами деревьев. На этом же аэродроме базировались остатки 50-го полка на самолетах Пе-2. Этот способ базирования действовал эффективно несколько дней, до тех пор, пока загоревшийся на взлете самолет Пе-2 не демаскировал аэродром. В это время над аэродромом находился немецкий разведчик.

Через полтора часа две группы «юнкерсов» уже бомбили наш аэродром с пикирования. Их налет был таким неожиданным, что, когда уже завывали бомбы, я прыгнул в неглубокую щель, а в следующий момент в двадцати метрах от меня взорвалась двухсоткилограммовая фугасная бомба, завалив меня вывороченными взрывом деревьями и комьями земли. Хорошая маскировка все же спасла наши самолеты, и уже вечером мы перелетели на аэродром Шайковка и продолжали наносить удары по противнику.