Книга Аромагия - Анна Орлова

Конечно, разумнее было сообщить обо всем инспектору Сольбранду, но это были всего лишь мои домыслы, не подтвержденные ни малейшими доказательствами. Нужно для начала выяснить, имел ли господин Гюннар какое-то отношение к смерти девушек или это всего лишь цепь случайностей.

Покончив с повседневными делами, я твердо решила под каким-нибудь предлогом навестить господина Гюннара. По счастью, он жил не слишком далеко от «Уртехюс».

Выйдя на крыльцо, я поежилась. Снег давно растаял, сменившись слякотью, а гулять под холодным осенним дождем — не лучшая идея, даже с зонтом. Однако смысла откладывать визит не было, погода в Ингойе давно вошла в поговорку: «Не жалуйся на ненастье, через час будет еще хуже».

Наклонив голову, чтобы защитить лицо от косых брызг, я шлепала по лужам. Пешеходов было немного, в такое ненастье горожане предпочитали сидеть у камелька и цедить чай или глинтвейн.

Я ностальгически вздохнула, отвлекшись на мгновение, и тут же, наткнувшись на прохожего, едва избежала падения в лужу.

— Ох, извините! — пробормотала я, пытаясь совладать с зонтиком, который из-за порыва ветра выгнулся в обратную сторону.

— Госпожа Мирра? — удивленно спросил знакомый голос.

Я оставила в покое зонтик и обнаружила, что передо мной стоит ординарец моего мужа.

— Искал. Вас. — отрывисто сообщил Утер. — Обед. Господин полковник.

— Ингольв не придет к обеду? — догадалась я.

Он кивнул. Не понимаю, зачем гонять ординарца, если можно сообщить по телефону? Надо думать, Ингольв опасался подслушивания по параллельной линии или шпионок-телефонисток.

— Думаю, я тоже… — ответила я, раздумывая.

— Вы куда? — поинтересовался Утер с присущей ему немногословностью. — Провожу.

Несмотря на мои слабые попытки отказаться от сопровождения, Утер не успокоился, пока не довел меня до искомого дома.

Фотографический салон располагался на первом этаже, а на втором, видимо, обитал его хозяин.

Дверь открыла молоденькая горничная.

— Господин Гюннар дома? — спросила я, стараясь улыбаться как можно дружелюбнее.

— Дома, — сообщила она не слишком приветливо. — Проходите, я доложу!

Она проводила меня в кабинет и предложила обождать несколько минут.

Я поблагодарила, и, оставшись одна, с интересом огляделась.

Откровенно говоря, жилище господина Гюннара произвело на меня престранное впечатление. Вокруг витал аромат поздней осени и увядания, как будто прелые листья охапками разбросали по углам. Вещи разложены строго по местам, плед на диване старательно разглажен, а книги аккуратно собраны в шкаф.

Я подошла к журнальному столику и провела рукой по его поверхности. На перчатке остался слой пыли. Внимание привлек букет цветов на письменном столе, источающий слабый цветочно-пыльный аромат. В простой стеклянной банке были собраны почти засохшие розы в обрамлении физалиса и полыни. Странный выбор…

Признаюсь, я уступила недостойному любопытству и, выдвинув ящики, бегло просмотрела их содержимое. В первом ничего интересного не нашлось — какие-то безделушки: бусы, зеркальце, многочисленные заколки для волос, шляпные булавки, плитка дорогого шоколада.

А вот во втором ящике обнаружилась целая стопка портретов молодых девушек в разных позах и нарядах, словно фотограф не мог определиться, какой вариант лучше. Странно — фотографии довольно дороги, а какой смысл делать десяток похожих? К тому же было в них что-то странное.

Я нахмурилась: определенно, в этих снимках чувствовалось что-то знакомое, но…

Где-то хлопнула дверь и я, вздрогнув, быстро вернула на место «улики» и метнулась к книжной полке, сделав вид, что рассматривала потертые тома. Сердце отчаянно колотилось. Верно говорил инспектор Сольбранд, любопытство рыбку сгубило.

Распахнутая сильной рукой дверь ударилась о стену, но хозяин дома не обратил на это ни малейшего внимания. Следом за ним с чайным подносом в руках семенила все та же служанка, от которой по-прежнему едва уловимо тянуло экзотическим ароматом османтуса.

— Ох, это вы! — просияла она. — А я как раз заварила чай с бергамотом! И эклеры удались.

Все тот же шарфик пропавшей барышни Бирты украшал скромное платье служанки, и от этого стало жутко. Сердце заколотилось, ладони стали влажными… Мои догадки подтвердились, но лучше бы это было не так!

— Рейни, — шикнул на нее хозяин, — помолчи и ступай прочь. Я сам управлюсь.

Женщина торопливо поставила поднос на стол и, не поднимая глаз, удалилась, а господин Гюннар повернулся ко мне.

— Здравствуйте, — произнесла я осторожно, едва сдержав порыв попятиться.

— Здравствуйте. Присаживайтесь, — одарив меня странно пристальным взглядом, он указал рукой на кресло, и я послушно присела на краешек, сложив руки на коленях.

Под пронзительным взором фотографа, который, похоже, позабыл о своей роли рассеянного чудака, я чувствовала себя неловко и напряженно улыбалась. Хозяин дома сидел молча, предоставив мне самой начать беседу.

— Мне рекомендовали вас как прекрасного фотографа, и я хотела бы заказать семейный портрет.

— Портрет? — проговорил он, словно не понимая смысла слов. Пахло от него прогорклым маслом.

Я кивнула, потом, спохватившись, уточнила:

— Видите ли, мой сын приедет всего на два дня, и мне хотелось бы, чтобы к его приезду уже все было готово.

Господин Гюннар будто не слышал, пристально меня рассматривая. Ощущать себя букашкой под увеличительным стеклом было неприятно. Сжав пальцы, я глубоко вздохнула и поднялась:

— Простите, вижу, вас не заинтересовало мое предложение. — Голос мой звучал холодно и отчужденно. — Я дам знать, когда прибудет ваш заказ.

Едва я успела сделать несколько шагов, как меня догнал повелительный окрик:

— Распустите волосы!

— Что?! — переспросила я, невольно оборачиваясь, удивленная таким беспримерным нахальством. Косы мои были убраны под шляпку — ходить с непокрытой головой считалось неприличным.

— Распустите волосы! — резко повторил фотограф, вскочив.

— Вы слишком много себе позволяете! — бросила я, решительно взявшись за ручку двери. Теперь господин Гюннар стал мне откровенно неприятен, и подозрения превратились в твердую уверенность.

К тому же (с испуга, не иначе) я наконец вспомнила, почему портреты в ящике стола показались мне странными! Похожий был и у меня — изображение моей покойной дочки.

Привычная боль шевельнулась в сердце. После моей девочки не осталось даже фото — дагерротипия из-за длительной выдержки требовала долгого сидения в неподвижной позе, что для живого и активного ребёнка было практически нереально. К тому же художественные портреты были весьма дороги, а в те времена мы жили небогато.