Книга Посылка - Себастьян Фитцек

Но что еще хуже: она знала, как у них все начиналось.

Как у нее.

С пронзительным, резким звоном в ушах Эмма поплелась к входной двери вместе с Самсоном, которого дверной колокольчик вырвал из полудремы. Ей казалось, что она никогда не доберется до цели.

Сердце Эммы билось так, как будто она пробежала марафон. А ноги топтались на месте.

Визит? В такое время? Именно сейчас, когда Филипп уже ушел?

Самсон тыкался ей под колени, словно пытаясь подбодрить и сказать: «Давай же, это не так сложно».

Он не рычал и не скалил зубы, что обычно делал, если за дверью стоял чужой.

Значит, опасность ей не угрожает.

Или все-таки угрожает?

Больше всего Эмме хотелось расплакаться прямо здесь, в прихожей. Плакать – ее любимое занятие в последнее время. Вот уже 158 дней 12 часов и 14 минут.

С тех пор как у нее новая стрижка.

Она ощупала голову надо лбом, где начинаются волосы. Чтобы определить, насколько они уже отросли. Сегодня она проверяла всего раз двадцать. За этот час.

Эмма подошла к тяжелой дубовой двери и отдернула занавеску на маленьком, размером с тарелку, окошке, которое было встроено в дверное полотно на уровне головы.

Согласно ведомству земельного кадастра, Тойфельзе-аллее находилась в округе Вестенд, но по сравнению с виллами, которыми славился этот элитный район, их крохотный домишко скорее напоминал собачью будку с лестницей.

Он располагался в мощеном переулке-тупике, на уровне высшей точки разворота, который с трудом давался крупным машинам и был почти невыполним для небольших грузовиков. Издали домик со своей светлой крупнофактурной побелкой, старомодными деревянными ставнями, рыжей черепичной крышей и обязательной красно-коричневой клинкерной лестницей, ведущей к двери, через которую она как раз сейчас шпионила, отлично вписывался в пейзаж.

За исключением забора, недавние изменения были не видны снаружи. Датчики взлома окон, радиоуправляемая система замков, датчики движения на потолке или тревожная кнопка для связи со спасателями, на которую Эмма как раз положила руку.

На всякий случай.

Было одиннадцать часов утра, пасмурный день – до низкого, затянутого серыми облаками неба, казалось, можно дотянуться рукой, – но не было ни дождя (для этого вида осадков, видимо, слишком холодно), ни снега, который шел почти беспрестанно в последние дни, и Эмма могла хорошо разглядеть мужчину у забора.

Издалека он напоминал турецкого рокера: темная кожа, гладко выбритая голова, борода в стиле рок-группы «ZZ-Top», серебряные, с монету, металлические кольца, которые заполняли мочки ушей стодвадцатикилограммового великана, как литые диски автопокрышки. Мужчина был в желто-голубых перчатках, но Эмма знала, что на каждом пальце под ними какая-то татуировка.

«Это не он! Слава богу!» – с облегчением подумала она, и камень упал у нее с души. Самсону, в напряжении стоявшему рядом с навостренными ушами, она знаком велела лечь.

Эмма нажала на кнопку открытия ворот и подождала.

Втиснутый между горой Тойфельсберг[2] на севере, несколькими школами и стадионами на западе, бывшей гоночной автотрассой «Авус» на юге и железнодорожными путями на востоке, поселок Хеер-штрассе стал домом приблизительно для ста пятидесяти зажиточных семей. Сельская община в самом центре миллионного города, со всеми плюсами и минусами, которые несет с собой жизнь в деревне, например, то обстоятельство, что все в курсе обо всем и каждом и знают друг друга по имени.

И почтальона тоже.

Глава 7

– Доброе утро, фрау доктор.

Эмма подождала, пока посыльный поднимется по небольшой клинкерной лестнице, и только затем приоткрыла дверь – насколько позволила накинутая изнутри металлическая цепочка.

Самсон, сидящий рядом, начал вилять хвостом – как всегда, когда слышал голос почтальона.

– Простите, что заставила вас так долго ждать, я была наверху, – извинилась Эмма хриплым голосом.

– Без проблем, без проблем.

Салим Юзгеч поставил посылку на верхнюю ступеньку под козырек, сбил снег с обуви и улыбнулся, доставая обязательное лакомство из кармана брюк. Как всегда, он убедился, что Эмма не возражает, и она, как всегда, знаком разрешила Самсону взять собачью галету.

– Как у вас дела, фрау доктор? – поинтересовался почтальон.

«Хорошо. Я всего лишь проглотила десять миллиграммов ципралекса[3] и с полдевятого до пол-одиннадцатого дышала в пакет. Спасибо, что спросили».

– С каждым днем все лучше, – солгала она и почувствовала, как безнадежно напряглась, пытаясь улыбнуться в ответ.

Салим был сочувствующим парнем и время от времени приносил ей кастрюльку с овощным супом, который передавала его жена. «Чтобы вы совсем не отощали». Но его беспокойство за психолога основывалось на ложных представлениях.

Чтобы соседи не судачили, почему это вдруг фрау доктор перестала выходить на улицу, проводит весь день в халате и забросила свою практику, Филипп рассказал владелице киоска историю о тяжелом пищевом отравлении, которое чуть было не стоило Эмме жизни и повлияло на ее внутренние органы.

Фрау Козловски была самой большой сплетницей во всем поселке, и, когда «испорченный телефон» дошел до Салима, отравление превратилось уже в онкологическое заболевание. Но пусть лучше люди думают, что Эмма сбрила волосы из-за химиотерапии, чем обсуждают правду. О ней и Парикмахере.

Как чужие люди должны ей поверить, если даже ее собственный муж сомневается? Конечно, Филипп изо всех сил старался скрыть это. Но он инициировал дополнительное расследование и не обнаружил ничего, что подтверждало бы версию Эммы.

Число четыре имеет в китайском, японском и корейском языках сходство со словом «смерть», почему и считается в некоторых кругах несчастливым. В районах, где говорят на кантонском диалекте, четырнадцать вообще обозначает «верная смерть», поэтому происходящие из Гуанчжоу владельцы Le Zen отказались не только от соответствующих номеров комнат, но и от четвертого и четырнадцатого этажей.

И логичное, напрашивающееся предположение, что Эмма просто перепутала номер комнаты, тоже не помогло.

Судя по описанию интерьера, речь могла идти только о номерах 1903 или 1905. Но оба были забронированы на всю неделю матерью-одиночкой из Австралии с тремя детьми, которая проводила в Берлине отпуск. Ни в одном из этих номеров не были обнаружены следы насильственного проникновения внутрь или нападения. И ни в одном не висел портрет Ая Вэйвэя, что неудивительно. Изображения китайского концептуального художника вообще не было во всем отеле. Еще одна причина, почему «случай» Эммы имел не самый высокий приоритет у следователей.