Книга Раневская в домашних тапочках. Самый близкий человек вспоминает - Изабелла Аллен-Фельдман

Душа моя настойчиво требовала праздника, поэтому, когда сестра уехала проведать Полину Леонтьевну, я спустилась в булочную, где меня обсчитали еще на старые деньги. C'est tres charmant![16] Я совсем недавно приехала в Советский Союз и вот уже говорю «на старые деньги», подобно заправским vieux de la vieille[17]. На сей раз я подошла к совершению покупки крайне серьезно. Посмотрела цены, пока стояла в очереди, отсчитала требуемую сумму, проверила, правильно ли я ее отсчитала, но зато совершила другую оплошность – опрометчиво решила перемолвиться словечком с продавщицей, которая мило улыбалась, обслуживая меня.

– Вам нравится здесь работать? – спросила я без всякой задней мысли.

– Кому это может нравиться?! – сердито ответила мне продавщица, мгновенно перестав улыбаться. – В конце смены коленки подкашиваются и руки отваливаются!

– Зачем же тогда вы здесь работаете? – удивилась я, решив, что у бедняжки плохое здоровье.

– Вам-то какое дело?! – уже не сердито, а откровенно грубо сказала продавщица, а те, кто стоял позади меня, начали возмущаться тем, что я их задерживаю.

Настроение мое было безнадежно испорчено. Даже то обстоятельство, что торт оказался замечательно вкусным, не смогло его улучшить. Сестре я ничего не сказала, чтобы она снова не отправилась в булочную устраивать скандал. Старательно притворялась весь вечер веселой, и, кажется, мне это удалось. Впрочем, сестре явно было не до моего настроения, она сильно расстроена болезнью Полины Леонтьевны. Хочет устроить так, чтобы та смогла пролечиться в «кремлевской» клинике, которая считается лучшей больницей страны. Мне непонятно, почему клиника называется «кремлевской», если она расположена не в Кремле, а совсем в другом месте. Сестра толком ничего не объяснила, сказала только, что лишь такие простодушные люди, как я, могут подумать, якобы в Кремле есть больница. «Это же – Кремль! – сказала она с наигранным пафосом. – Царь-колокол, царь-пушка, ГУМ напротив!» ГУМ – это бывшие Верхние торговые ряды, где в 95 году у отца украли золотые часы и бумажник. Я усмехнулась и поинтересовалась, почему там, где устроено кладбище, не может быть места больнице. Сестра покачала головой, вздохнула и сказала:

– Бедная моя Белочка, – говорила она ласково и с примесью горечи, – ты думаешь, что вернулась на родину? Ты даже не представляешь, куда ты вернулась! Кладбище на Красной площади – это всего лишь мелкая деталь. Характерная, но незначительная…

Я почувствовала, что надо срочно сменить тему, и перевела разговор на погоду. Здесь быстро учишься переводить все разговоры на погоду. Остался всего один зимний месяц, и наступит весна. Я всегда с огромным нетерпением жду весны. В Марокко и в Турции нет весны, потому что там зимы толком нет, и от этого скучно.

03.02.1961

Полтора часа стараний были вознаграждены открытием счета, который называется «вклад». Теперь я советский rentier, и пусть на проценты с моего капитала пока что жить нельзя, но это только начало. На радостях я купила на полтора рубля лотерейных билетов. Сестра посоветовала мне использовать их в качестве pipifax. Она убеждена, что выиграть что-либо ценное в здешние лотереи невозможно, так как все розыгрыши планируются заранее и крупные выигрыши достаются определенным людям. Не уверена, что она говорит правду. Она и сама признает, что в иные дни вместо нее говорит ее желчный пузырь или суставы. Суставы – это наша фамильная болезнь. Сестра мучилась суставами, я мучаюсь суставами, маме они изрядно досаждали, а бабушка Эстер без растираний вообще жить не могла. В каждый приезд первое, что ударяло в нос, так это скипидарный запах ее снадобий.

05.02.1961

Здесь невозможно купить квартиру, но можно купить частный дом. Квартиры не покупаются и не продаются, они обмениваются с доплатой или без. Доплата нигде не фиксируется, поскольку считается незаконной. Я узнала об этом, когда спросила у сестры, сколько стоит ее квартира. Так и не узнала, потому что сестра сама не знает. Ей ни квартира, ни сам дом особо не нравится, она говорила, что хотела бы жить где-нибудь рядом с Ниночкой, там самый центр города и, вообще, более приятное место. Но там старые дома, а старый дом это много разных житейских проблем, комнаты там хуже, большинство квартир общие, и соседи могут быть самыми разными.

– В нашем доме тоже хватает дерьма, – говорит сестра, – но это дерьмо, по крайней мере, завернуто в красивые фантики и поэтому не так воняет. К тому же любого можно приструнить. Должностями и партбилетами все дорожат. А тех, кому кроме своих цепей терять нечего, и приструнить невозможно.

Это так. Ниночка жаловалась на одного из своих соседей. Одна паршивая овца не дает покоя всему дому и сладить с ним нет никакой возможности.

08.02.1961

Спросила у сестры, почему она не обзаводится телевизором. Наверное, не очень удобно постоянно ходить смотреть передачи к Лиде, особенно, если есть возможность сделать такое приобретение. Сестра сказала, что телевизор ей совершенно не нужен, а к Лиде она ходит посплетничать, телевизор это только предлог. Так оно и есть на самом деле, потому что они сразу же начинают оживленно болтать и только я одна смотрю на экран (краем уха слушая их болтовню). Лида на двадцать лет моложе сестры, но разница в возрасте между ними совершенно не чувствуется. Я изъявила желание купить телевизор на собственные деньги и попросила сестру помочь мне сделать эту покупку. Сестра сначала возмутилась, с чего это я начала хозяйничать, но я сказала, что поставлю телевизор в свою комнату и стану смотреть его тихонечко (слух у меня замечательный, такой же, как и в молодости, зато зрение уже никуда не годится, без очков не то чтобы писать, читать заголовки в газетах уже не могу). Сестра оборвала меня на полуслове и сказала, что мы поговорим потом. Мы действительно поговорили во время прогулки. Оказывается, сестра не хочет иметь телевизор, потому что с его помощью можно подсматривать и подслушивать все, что происходит в квартире. Я никогда еще не слышала ни о чем подобном, но сестра убеждала меня в том, что это так, во всяком случае для здешних телевизоров. Они так устроены, что выполняют роль соглядатаев, даже не будучи включенными, поэтому здесь не принято говорить лишнее в комнате, где стоит телевизор, и накрывать выключенные телевизоры накидками. А я-то удивлялась этой странной моде, к кому ни придешь, у всех на телевизоре красивая накидка или вышитая салфетка! И ведь никто не признался, когда я спрашивала, даже не намекнул, все говорили, что коврик – защита от пыли. А на самом деле, оказывается, вот в чем причина!

10.02.1961

В сберкассе, когда я там была, один мужчина чихал на весь зал и часто шмыгал носом. Должно быть, это от него я заразилась инфлюэнцей. Четыре дня пролежала с высокой температурой, по выражению сестры, у меня «текло изо всех дыр», хотя на самом деле был только насморк, но сильный, и немного слезились глаза. Приходила доктор из районной клиники, осмотрела меня, долго слушала и сказала, что ничего страшного нет. Прописала мне постельный режим и какие-то противные порошки – одни были скорее горькими, нежели вяжущими, а другие наоборот. Лечение здесь бесплатное, но докторов все равно положено благодарить. Сестра подарила Лидии Валерьевне (так зовут доктора) два билета в театр (у нее всегда есть несколько билетов на хорошие места) и духи. Доктор мне понравилась, участливая и держится уверенно. Выслушав мое сердце, сказала, что я имею все шансы дожить до ста двадцати лет. Оказывается, Лидия Валерьевна – еврейка, профессорская дочь. А по внешнему виду не скажешь. Русая, курносая, немного похожа на Любовь Орлову. Вчера Лидия Валерьевна приходила снова, разрешила мне вставать, но порошки оставила еще на четыре дня. За время болезни я осунулась, и теперь мы с сестрой совершенно не похожи. Сестра варила мне бульон из курицы и переживала, что у меня нет аппетита. Рассказывала, как в Ташкенте выхаживала бульонами Ахматову. У нее был тиф, а какая-то бестолковая приятельница кормила больную жирным бараньим супом. За время болезни я ощутила такую любовь со стороны сестры, которую никогда еще не ощущала. Пока держалась высокая температура, меня ни на минуту не оставляли одну. Когда сестре надо было отлучаться, она просила Ниночку или Норочку посидеть со мной. Как же славно не чувствовать себя одинокой! Ближе к лету сестра собирается отправить меня в санаторий. Если позволят дела, то и сама поедет со мной. Это очень хороший санаторий, неподалеку от Москвы, а где именно, я забыла, а вернее, не стала запоминать, потому что ни саму Москву, ни ее окрестности толком еще изучить не успела.