Книга Коварные алмазы Екатерины Великой - Елена Арсеньева

– Как что делаю? Пытаюсь выманить у этой жадины какой-нибудь чебурек, а то есть очень хочется.

Вот оно! Вот о чем она хотела у него спросить, вот почему целый день о нем думала, с облегчением сообразила Фанни.

– А что такое чебурек?

– Чебурек?.. Такой плоский пирог с мясом, восточное блюдо. Бывает очень вкусно, а бывает – гадость ужасная.

– Не хуже, чем это печенье. – Фанни с отвращением посмотрела на «меню» автомата.

– Да ладно, вот эти шоколадные очень даже ничего. Только с автоматом какие-то проблемы.

– Это не с автоматом проблемы, а с твоей монеткой, – усмехнулась Фанни. – Скажи на милость, почему ты опускаешь один евро, если ясно написано, что нужно два?

– У меня нет двух евро, – пожал плечами Роман. – Думаю, может, эта железяка сжалится? Я ведь на ковбоя в вашем бистро всю свою милостыню спустил, только так ничего и не добился.

– Как не добился? Когда ты ушел, я посмотрела: перо сбито! Я еще удивилась, что ты не взял выигранное пиво.

– А, это, видно, последний выстрел сбил перо. Я нажал на рычаг и даже не посмотрел, как там и что, повернулся и ушел, – равнодушно пояснил он. – А пиво я не пью, терпеть его не могу. В России все как ошалелые сосут это пиво из огромных таких пластиковых бутылок. Осоловелые с восьми утра, глазки в кучку – нация упившихся обормотов… Ну их вместе с пивом!

В эту минуту подошел поезд. Фанни глянула на него и не тронулась с места.

– Вы не едете? – удивился Роман.

«Что я, с ума сошла?»

– Еду, конечно! До свиданья.

– Почему? Я тоже еду.

Роман схватил ее за руку, подтащил к ближнему вагону и замешкался перед дверью.

«Он что, раздумал?»

Фанни нажала на зеленую круглую кнопку. Дверь распахнулась, она вскочила в вагон, Роман следом.

– Черт, – фыркнул он, – вечно забываю, что надо на эти кнопки нажимать. В России двери в метро открываются автоматически.

– Во Франции такие поезда тоже есть.

– Прошу вас. – Роман придержал откидное сиденье, подождал, пока Фанни сядет, потом плюхнулся сам. Вытянул длинные ноги, обтянутые джинсами, и уставился на список станций, которые предстояло проезжать.

Фанни покосилась на его профиль и быстро, незаметно вытерла о юбку руки (у нее вдруг вспотели ладони). Пришлось откашляться, прежде чем удалось выговорить:

– Значит, в России все плохо, здесь, как я поняла, тоже не ладится. Вы с матерью где живете, в общежитии для иммигрантов?

– Жили сначала, но ей там не понравилось. Мы жилье снимаем, кстати, недалеко от вашего бистро. Знаете дом напротив агентства «Кураж», на рю де Прованс? Там еще три антикварные лавки внизу и буланжерия.

– Большая у вас квартира?

– Какая квартира, – хмыкнул Роман, – комнатка для прислуги.

– Что? – Фанни так и ахнула, представив себе эти комнатушки под крышей: максимум двенадцать метров, тут же раковина и газовая плита, туалет, как правило, в коридоре, окно выходит прямо на черепичную крышу, летом раскаленную от жары, а зимой в этих комнатушках холодно, как в рефрижераторе, потому что у них нет отопления. – Комнатку для прислуги? Но ведь там невозможно жить!

– Невозможно, – покладисто кивнул Роман. – Поэтому я и шатаюсь целыми днями где попало, только бы дома не сидеть. Брожу по городу… Красивый город, что и говорить, приятно в нем жить, особенно если есть к кому прижаться ночью и с кем потрепаться днем.

Фанни снова покосилась на его профиль и снова вынуждена была откашляться, чтобы прогнать внезапную хрипотцу.

– Да неужели?..

И осеклась. Чуть не спросила: «Да неужели такому ослепительному красавцу не к кому прижаться ночью?»

– Неужели ты не работаешь, если целыми днями бродишь по городу?

– Нет, я не работаю, – сухо ответил Роман. – Мать работает. А я маменькин сынок, на ее шее сижу. Она меня сюда притащила, теперь пусть ищет выход. Я не больно-то хотел ехать. Наш город – помойка, конечно, но все-таки я на этой помойке родился и чувствовал себя на ней как дома. Как-нибудь приноровился бы жить в куче мусора и питаться отбросами. А мать как с ума сошла, когда письмо получила от одной своей подружки. Она с мужем и детьми приехала в Париж как бы в турпоездку, а здесь взяла и попросила политического убежища. Представляете, им как-то удалось доказать, что в России их угнетали из-за того, что муж наполовину еврей. Полная чухня, но им как-то удалось получить вид на жительство. Оба на работу устроились, дети учатся, какое-то пособие они получают… Повезло, в общем. Мать и ринулась сломя голову, а я, дурак, потащился за ней. Единственное, что меня извиняет, – я тогда после смерти отца плохо соображал.

– Отец умер? – Фанни покачала головой. – Печально.

– Он не просто умер, – хмуро сказал Роман, – его убили. Убили и ограбили. Между прочим, именно после этого мы с матерью остались практически нищими. Денег нет, жить не на что…

– Боже ты мой!

Фанни только успевала всплескивать руками. Конечно, она и раньше слышала, что Россия по-прежнему та же страна медведей и произвола, какой ее описывал любимый Дюма-пэр в романе «Учитель фехтования», однако она надеялась, что перестройка и все такое… – Боже ты мой, почему же вам не помогло государство?

– Какое государство, вы что? – Роман снисходительно посмотрел на нее. – У нас в России испокон веков каждый за себя, один бог за всех. Но такое впечатление, что и он на нас плюнул с высокой башни, причем давным-давно. Ладно, ничего, как-нибудь выживем. Я тут от нечего делать в русскую библиотеку стал похаживать, на рю де Валанс, дом одиннадцать…

Так вот почему он оказался в этом районе, на этой станции метро! Хотя нет, глупости. Сейчас почти одиннадцать вечера, никакая библиотека, пусть даже и русская, не может работать в такое время. Может, задержался у какой-нибудь хорошенькой библиотекарши? Тоже глупости: Фанни как-то имела случай наблюдать двух, безусловно, привлекательных, но весьма почтенных и избыточно серьезных дам, работающих в русской библиотеке на рю де Валанс.

Как бы повернуть разговор, чтобы Роман проговорился, что он делал здесь, на станции «Центр Добентон»?

– Я отлично знаю этот дом одиннадцать, – перебила Фанни, – там живет моя тетушка. Только библиотека на первом этаже, а тетушкина квартира на третьем.

– Так вон вы откуда едете, – кивнул Роман. – Несли, так сказать, бремя родственного долга. А я не люблю стариков, с ними ужасно тяжело. Они нас считают идиотами и молокососами, а свой маразм выдают за высшую мудрость. У нас в подъезде живет одна така-ая гранд-дама, говорят, обедневшая графиня. Понятно, на нас она смотрит будто на каких-то насекомых.

– Мое бремя не столь уж тяжкое, – засмеялась Фанни. – С теткой мне повезло! Ей, правда, недавно исполнилось восемьдесят пять, однако до маразма ей далеко, как отсюда до Луны. Она просто чудо!