Книга Экипаж машины боевой - Александр Кердан

«Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души», – повторял он строчки Высоцкого. Именно так: босые души и – в кровь! Откуда приходит вдохновение или нечто другое, что движет рукой и сердцем, это оставалось загадкой. Но он вывел для себя формулу: чем труднее, невыносимее жизнь, тем больше вероятности, что стихи родятся.

Вот и сейчас, глядя на фотографию матери, он почувствовал их приближение. Не к месту, невпопад. Или, напротив, – в самую точку…

Если под уклон ведёт дорога И мелькают без просвета дни, К маме обращаюсь, словно к Богу, Мысленно: спаси и сохрани!

4

Анна Якимовна вошла неслышно. Присела на краешек дивана рядом с Кравцом, спросила:

– Ты чего дверь не закрываешь? Сейчас время, сам знаешь какое…

Он пожал плечами. Анна Якимовна какое-то время посидела молча, потом, совсем, как в школе, повернула его к себе и заглянула в глаза:

– Не знаю, стоит ли показывать тебе это, – она вынула из кармана байкового халата конверт.

– Что такое?

– Сам увидишь… Думаю, всё-таки ты должен прочитать… Именно после этого письма с Ниной и случился удар… Извини меня… – она отдала конверт и ушла.

Кравец посмотрел на адрес и сразу узнал почерк жены. Достал сложенный вдвое листок из тетради в клетку. На листке – ни здравствуйте, ни до свидания – всего две фразы: «Я ненавижу вашего сына! И сделаю всё, чтобы мой сын не был похож на него!»

…С Тамарой он познакомился на четвёртом курсе, так, как обычно знакомятся курсанты, – в увольнении. Один из товарищей пригласил его на свадьбу. В числе подружек невесты оказалась рыжеволосая, разбитная девчонка с огромными голубыми глазами.

– Тамара, – смело представилась она, оказавшись за столом по правую руку от Кравца.

– Царица Тамар… – пошутил он.

Девушка ответила вполне серьёзно:

– Почему бы и нет, – и тут же лукаво рассмеялась, окинув его благосклонным взглядом.

Потом были танцы. Одна подвыпившая девица пригласила его, повисла на шее и неожиданно поцеловала в губы. Вот тут и случилось нечто из ряда вон выходящее. Тамара оттолкнула соперницу и, закатив Кравцу пощечину, метнулась к выходу. Кравец за ней. Догнал на троллейбусной остановке и, чего сам от себя не ожидал, врезал ответную оплеуху. Тамара зашипела, как взбешённая кошка, и попыталась полоснуть ногтями по щеке. Он перехватил её руки, крепко сжал запястья. Тамара обмякла и припала к нему…

Любил ли он её? Кравец не знал. Возможно, просто пришло время. Один из преподавателей училища назвал этот период в жизни курсантов «брачно-гнездовым». Все старшекурсники искали себе подруг, чтобы по выпуску не ехать в дальние гарнизоны в одиночку. Да и действительно, время пришло. Невзирая на физическую и интеллектуальную нагрузку гормоны в организме играли. Сны, в которых преобладали обнажённые красавицы, замучили… Было и ещё одно обстоятельство. «Женатики» получали еженедельно два суточных увольнения в город, а это на четвёртом году жизни в казарме аргумент весомый.

Пару месяцев спустя, после их знакомства, когда от поцелуев дело естественным порядком дошло до того, к чему яростно взывали гормоны, Тамара упёрлась:

– Милый, а это после свадьбы…

– Так давай поженимся!

– Ишь какой торопыга… А меня ты спросил?

– А чего спрашивать, если ты со мной сейчас в чём мама родила?..

– Лежать в одной постели – это ещё не повод для женитьбы…

– А что повод?

– Любовь, глупенький, любовь…

– Ты что, меня не любишь?

– А ты?

– Что за манера отвечать вопросом на вопрос? Пойдём лучше в ЗАГС!

Решили подать заявление через неделю. А накануне этого похода приснилось Кравцу, будто лежит он на полянке с изумрудной травой. Над ним небо высокое, голубое, как Тамаркины глаза. Хорошо на душе у Кравца. Безоблачно. Разнежился он. Блаженствует. Но боковым зрением замечает, что трава справа от него заколыхалась. Что-то живое в ней. Страшное. И точно, выползает рядом с ним змея необычной окраски – рыжие и чёрные полосы. Кравец понимает, что змея ядовитая. Она заползает к нему на грудь. Свивается в кольцо там, где сердце, и тянется своей мордой с удивительно голубыми глазами и чёрным раздвоенным язычком к лицу. Всё внутри у него холодеет, а змея целует его…

Он проснулся со странным ощущением, что совершает горькую ошибку, но в ЗАГС всё-таки пошёл. Характер отступить не позволил… Потом была свадьба. Нина Ивановна, узнавшая о ней в последнюю очередь и приехавшая в Курган перед самым бракосочетанием, сдерживала слезы, старалась не показать, что не одобряет выбор сына. Она и Тамара были друг с другом любезны и обходительны. Но Кравец, будь он внимательней и не так занят собой, сумел бы разглядеть, что новоиспечённые свекровь и сноха с первого взгляда не понравились друг другу.

Впрочем, времени и возможности для проявления взаимной антипатии у них не оказалось. Вскоре молодые супруги уехали, как и предполагалось, в дальний гарнизон. Потом родился сын, названный Иваном, в честь деда. Были переводы и переезды. Тамара то сидела с малышом, то пропадала в школе, где преподавала математику. Кравец большее время суток был на службе. Обычная жизнь офицерской семьи.

Только отношения у молодых супругов были не совсем обычные. То ластятся, как два голубка, то ссорятся – дым коромыслом. Всё не могли определить: кто в доме хозяин… Правда, до оплеух, как в день знакомства, не доходило, но покоя не было – ни ему, ни ей. Задним умом Кравец понимал, что сам виноват во многом. Где надо бы настоять, уступал, а где следовало бы сдержать эмоции, был нетерпимым. Слабым оправданием служило, что не знал он, как должен вести себя мужчина в семье. Мать и отец разошлись, когда ему не исполнилось и трёх лет. Из такой же несостоявшейся семьи оказалась и Тамара. Вот и строили свои отношения методом проб и ошибок. И может, притёрлись бы когда-то, притерпелись, но однажды…

Кравец вернулся с учений на день раньше, чем обещал. Приехал поздно вечером, открыл дверь своим ключом. В прихожей споткнулся о чьи-то незнакомые ботинки. Боясь поверить очевидному, шагнул в спальню и первое, что увидел, – смятый Тамарин халат, обвивающий рукавами чужую рубашку…

– А-а-а-а! – не то застонал, не то взревел он и сорвал со спящих одеяло. Но драться не стал. – Одевайся, уходи! – бросил проснувшемуся и перепуганному парню.

– Что ты в нём нашла, в сморчке этом? – допытывался у жены, когда остались одни. Его переполняла обида, смешанная с жалостью: к себе – обманутому и к ней, бестолковой. «Даже сблудить так, чтобы никто об этом не знал, ума не хватило!»

Тамара, поначалу побледневшая и задрожавшая, пришла в себя и ответила вызывающе:

– Ты на себя посмотри, поэт-самоучка!

– Ну, ты и тварь! – Кравец хлопнул дверью и ушёл в офицерское общежитие.