Книга Реальность мифов - Владимир Фромер

Вслед за Египтом охотно подписали соглашение Ливан — 23 марта и Сирия — 20 июля.

Не так просто обстояли дела с Трансиорданией.

На иорданском фронте Израилю удалось защитить еврейскую часть Иерусалима — но и только. Уродливый самарийский выступ не был ликвидирован. И Хеврон, и Бейт-Лехем остались в руках легиона.

После разгрома Египта израильский генштаб приступил к разработке плана войны с Трансиорданией, получившего кодовое название «Око за око». Было решено использовать всю армию, численность которой достигала к тому времени ста тысяч человек, для захвата «треугольника» — всего центрального района Эрец-Исраэль до Иордана.

Приготовления шли полным ходом, но Бен-Гурион призадумался: следует ли вновь искушать судьбу, оказавшуюся столь благосклонной к израильтянам? И решил, что не стоит. К тому же Абдалла был реалистом. Он склонялся к идее мира и сотрудничества с евреями, и Бен-Гурион это учитывал.

Военные приготовления, однако, демонстративно продолжались с целью давления на Абдаллу. Израиль хотел получить ту территорию, которую оставляли иракцы, убиравшиеся восвояси. У короля были свои планы насчет этой небольшой, но стратегически важной территории.

Уловка тем не менее сработала. Абдалла решил лично договориться с евреями и пригласил к себе, тайно, разумеется, израильскую делегацию. На свидание с королем отправились Игаэль Ядин и Вальтер Эйтан.

Вот как описал Ядин встречу с королем:

«После обмена традиционными любезностями Абдалла преподнес нам подарок: великолепный, кованный в серебре, кинжал. Он и сейчас хранится в министерстве иностранных дел. Вальтер Эйтан позаботился о подарке для короля: старинное издание Танаха в переплете, сработанном мастерами художественной школы „Бецалель“. Раскрыв книгу, Абдалла потемнел от гнева: „Что это?!“

Оказалось, первая страница была украшена картой Эрец-Исраэль времен царя Соломона. „Что это?! — возмущался король. — Месопотамия, Египет!“

Мы с трудом вышли из положения, объяснив ему, что это карта времен царя Сулеймана.

Абдалла принимал нас в своих роскошных покоях. Справа от него сидел премьер-министр Туфик эль-Худа, слева — все члены кабинета. „Как поживает мой друг Шерток? — начал король. — Передайте ему привет.“ Потом спросил: „А как здоровье госпожи Голды Меирсон?“

Абдалла был в свое время слегка уязвлен тем, что ему пришлось вести политические переговоры с женщиной. Когда мы ответили, что госпожа Меирсон — теперь посол Израиля в Москве, он подмигнул и сказал: „Прекрасно, там ее и оставьте“.

Затем король встал и произнес напыщенную речь, которую закончил словами:

„Я бедуин, а у нас, у бедуинов, есть поучение: если ты сидишь на перегруженном осле, а враг близок, то у тебя две возможности: или попасть в плен со всем товаром, или попытаться бежать, сбрасывая по дороге тюк за тюком, дабы уменьшить вес. Вот я и пригласил сюда израильтян, чтобы сбросить тюк!“

Окончив речь, король обратился к своему премьер-министру Туфику эль-Худе и предложил: „Теперь говорите вы!“

Эль Худа встал, откашлялся и сказал: „Я прошу прощения у вашего величества, но я нездоров!“

Абдалла сделал презрительный жест и, не стесняясь нашего присутствия, возвысил голос: „Раз так — вон отсюда!“

Эль-Худа молча вышел.

А потом был ужин, подававшийся на золотой и серебряной посуде. Я сидел рядом с Абдаллой, а он с гордостью указывал на каждый предмет: „Это я получил от короля Георга, это — от Рузвельта. Видите ту лампу наверху? Ее мне преподнес Пинхас Рутенберг“.

Мы вели светскую беседу, и внезапно король сказал: „Знаете, что мне услаждает часы досуга? Древняя арабская поэзия!“

Тут я вспомнил своего учителя профессора Бината, заставлявшего нас зубрить наизусть длинные тяжеловесные поэмы времен становления ислама, — как в свое время я его проклинал! В голове моей осталось только одно стихотворение, которое я и начал цитировать: „Вот мать, оплакивающая сына на поле брани: вскормила тебя, вспоила, взлелеяла“.

Король вдруг вскочил, обнял меня и закричал в восторге: „Клянусь Аллахом, это же мое любимейшее стихотворение! Скажите, откуда вы его знаете?“ Естественно, мои акции сразу поднялись, и атмосфера разрядилась».

Израильтяне своего добились, и соглашение о перемирии с Трансиорданией было подписано 3 апреля на острове Родос. После войны Абдалла возобновил тайные переговоры с Израилем, но мира с еврейским государством заключить не успел.

20 июля 1951 года король был убит на ступеньках мечети Эль-Акса в Старом Иерусалиме. Харам эш-Шариф, где расположена мечеть, раньше была территорией муфтия, и посланные муфтием люди убили короля.

В Израиле были уверены, что достигнутые с арабскими странами соглашения сменятся мирными договорами и добрососедскими отношениями. Никто не знал тогда, что они станут прологом к новым кровопролитным войнам.

Арабская национальная гордость была уязвлена и кровоточила. Арабы всегда презирали евреев. Теперь бремя презрения легло на них самих.

События 1948–1949 годов остались в арабском сознании под именем «эль-накба» — «бедствие».

Произошло то, чего так боялся египетский король Фарук. Узнавшая правду чернь взбунтовалась. Режимы в арабских странах сменялись один за другим. К власти приходили радикальные, революционные, путчистские движения. И все они жаждали реванша. Все клялись смыть позор поражения, нанесенного арабам евреями.

Впереди Израиль ожидали новые испытания и новые войны.

Первый командующий

Дом на улице Зихрон Кдушим в Яффо. Вокруг него выстроились тополя, посаженные Ицхаком Саде полвека назад. Здесь он жил после Войны за независимость. Здесь умер в августе 1952 года.

На этой улице, рывком вырывающейся к морю из каменных тисков старого Яффо, много подобных домов старинной кладки с ветхими резными воротами. Но этот дом — особенный. Крайний в ряду, он возвышается подобно восклицательному знаку на одинокой скале, напоминающей корабельную рубку. На фоне убегающих к морю песков оазисом выделяется ухоженный сад. Его посадил Ицхак Саде в последние годы жизни, когда остался не у дел. Грубо обработанные базальтовые глыбы охраняют это зеленое великолепие. От дома к морю ведет дорожка, уложенная мелким гравием. Ее проложил Ицхак Саде для себя и друзей.

Уходя из дома, Саде всегда оставлял двери открытыми. Друзья приходили, спускались к морю, купались, возвращались, принимали душ, открывали бар и коротали время, дожидаясь хозяина. Саде появлялся поздно вечером и присоединялся к компании. К утру обычно опустошалось несколько бутылок.

За домом стоит вагон, обитый померкшим от времени железом. В нем находился командный пункт Ицхака Саде. Вагон, приваренный к джипу, долго помнили бойцы, сражавшиеся на Южном фронте. Потом музейный этот экспонат много лет служил складом Йораму, сыну Ицхака Саде.