Книга Как вырастить ребенка счастливым. Принцип преемственности - Жан Ледлофф

В «развитых» странах накануне рождения ребенка принято покупать книгу об уходе за малышом. Сейчас в моде оставлять ребенка плакать до исступления, пока он не устанет и, заглушив криком свои страдания, не станет «хорошим мальчиком» (или «хорошей девочкой»). Матери берут малышей на руки когда им вздумается, от нечего делать. Некоторые эксперты по уходу за детьми даже советуют держать ребенка в эмоциональном вакууме, касаться его только при крайней необходимости, не выказывать ему ни удовольствия, ни восхищения, а если уж необходимо на него посмотреть, то делать это холодно и без улыбки. Все это читают молодые матери и, не доверяя своим врожденным способностям, принимают на веру. Тогда они подозрительно изучают «мотивы» плача или других действий ребенка, по-прежнему ясно дающего понять о своих нуждах. Поистине дети стали врагами, которых непременно должны победить их матери. На плач не следует обращать никакого внимания, дабы показать младенцу, кто здесь главный, а отношения с ним следует строить так, чтобы любыми способами заставить малыша подчиниться желаниям матери. Если поведение ребенка вынуждает мать «работать», «тратить время» или доставляет иные неудобства, необходимо выказать свое неудовольствие, неодобрение или как-то еще показать, что его больше не любят. Всем известно, что, потакая желаниям ребенка, мы «портим» его, а идя против них, укрощаем и подготавливаем его к жизни в обществе. На самом деле в каждом из этих случаев мы добиваемся противоположного результата.

События, происходящие непосредственно после рождения, производят на человека большее впечатление, чем вся оставшаяся жизнь. То, что встречает младенец, определяет его отношение к жизни. Последующие впечатления могут только в большей или меньшей степени дополнить это первое впечатление, полученное ребенком тогда, когда он еще ничего не знал об этом мире. В этот момент его ожидания самые незыблемые из всех, что у него когда-либо будут. Разница между уютом чрева и незнакомым безразличным внешним миром огромна, но, как мы уже обсудили, человек рождается готовым к огромному шагу – переходу из чрева на руки матери.

Между тем ребенок не готов совершить больший, чем этот, шаг, не говоря уже о переходе из чрева в неживое ничто, в корзину, выложенную тканью, или в безжизненную пластмассовую коробку без движения, звука и запаха. Установившаяся за время беременности прочная, неразрывная связь между матерью и ребенком резко рвется. Неудивительно, что при этом мать впадает в депрессию, а младенец испытывает нестерпимые муки.

Каждая клеточка его внезапно обнаженной нежной кожи требует ожидаемого объятия, все его существо предполагает, что его возьмут на руки. Миллионы лет матери сразу же после рождения прижимали к себе своих детей. Некоторые дети последних нескольких сотен поколений были лишены этого важнейшего опыта, что не изменило ожиданий новорожденных оказаться на месте, принадлежащем им по праву. Когда наши предшественники ходили на четвереньках и носили густую шерсть, за которую можно было держаться, связь между ребенком и матерью поддерживали дети. От этого зависела их жизнь. Когда мы потеряли шерсть, встали на две ноги и освободили руки, мать приняла ответственность за поддержание связи с младенцем. С недавних пор в некоторых странах она стала легкомысленно относиться к поддержанию контакта со своим ребенком, но это ни в коей мере не устраняет настоятельной потребности ребенка оказаться на руках.

Она также лишает себя ценнейшей части своего ожидаемого жизненного опыта, радость которого помогла бы ей продолжать действовать в лучших интересах для себя и своего ребенка.

Сознание младенца за время «ручного периода», когда ребенок в основном находится на руках у родителей, продолжается с рождения и до момента, когда ребенок начинает ползать, претерпевает серьезные изменения. Вначале малыш больше похож на животное, чем на человека. Постепенно, по мере развития центральной нервной системы, он приобретает черты, присущие именно Homo sapiens. По мере умножения и углубления его способностей опыт не только производит на него большее или меньшее впечатление, но и влияет на него совершенно по-разному. Ранний опыт формирует психобиологическое строение человека на всю будущую жизнь, при этом чем раньше произошел опыт, тем сильнее его влияние. То, что человек чувствует до того, как становится способным к мышлению, во многом определяет его образ мыслей в более позднем возрасте.

Если до развития мышления он чувствует себя защищенным и желанным, если он вовлечен в повседневную жизнь и при этом ему комфортно, то последующие события его жизни будут восприниматься им совсем не так, как ребенком, чувствующим себя лишним, лишенным необходимого для развития опыта и привыкшим жить в состоянии нужды. При этом последующий жизненный опыт обоих детей может быть совершенно одинаковым.

Сначала младенец только наблюдает, он не может думать. Он знакомится с окружающим его миром посредством ассоциаций. В самом начале жизни первые после рождения сигналы, приходящие через органы чувств, создают абсолютное и безоговорочное впечатление о состоянии вещей, имеющее отношение только к врожденным ожиданиям младенца и, конечно, никак не связанное с течением времени. Если бы принцип непрерывности действовал иначе, потрясение новорожденного от новизны событий было бы просто невыносимым. Важно отметить, что, когда младенец только начинает воспринимать происходящее вне его, существует огромная разница между ощущениями ребенка и тем, что они ему напоминают из его предыдущего опыта. Познание мира через ассоциации означает, что сначала ребенок воспринимает весь новый для него мир целиком, не делая никаких различий или выводов. Затем он уже начинает отмечать некоторые различия в схожих событиях. Таким образом, сначала мир познается в целом, а затем во все более мелких подробностях.

В этом отношении Homo sapiens не похож ни на одно другое животное. Он ожидает найти подходящую среду, изучить ее во всех деталях и действовать в ней со все возрастающей эффективностью. Другие приматы в разной степени приспосабливаются к некоторым обстоятельствам по мере столкновения с ними, но в основном поведение животных строится на врожденных схемах, заложенных эволюцией.

У меня жил муравьед, которого я купила, когда ему было четыре дня. Он благополучно вырос среди людей и был совершенно уверен, что мы все муравьеды, поэтому ожидал от нас соответствующего поведения: чтобы мы бегали, как муравьеды, и дрались, как муравьеды. Он ожидал от меня, как от своей матери, что я постоянно буду рядом с ним, постепенно отдаляясь по мере взросления; что сначала все время я буду носить его с собой, а потом позволять от души целовать меня и часто лизать мои ноги, что я буду есть с ним и что приду на его зов, если он потеряет мой запах. Но к собакам и лошадям он относился враждебно, они не были существами его вида.

С другой стороны, обезьянка, которую я тоже вырастила с младенчества, считала себя человеком. Она снисходительно относилась даже к очень большим собакам и имела обыкновение в компании людей садиться на стул, в то время как собаки, приведенные в замешательство ее поведением (они бы бросились за кошкой в два раза большей, чем обезьянка), верно лежали у ее ног. Она научилась вежливо вести себя за столом и после года наблюдения приспособилась открывать дверь: взбиралась по косяку и затем одновременно поворачивала дверную ручку против часовой стрелки и тянула на себя.