Книга Марина Цветаева. Беззаконная комета - Ирма Кудрова

Но что есть истинная свобода личности? Где кончается бунт против мещанских норм жизни и начинается отрицание нравственного чувства вообще?

Внимание литераторов чаще привлечено теперь к изнанке человеческой натуры, к психологии измены, предательства, отступничества – и в социальном, и в сугубо личном поведении человека. И тут сколько авторов, сколько героев – столько и решений; русские «доморощенные ницшеанцы» (так их называет критика) порой слишком похожи на потерянных людей, судорожно ищущих новые духовные основания для жизни.

Впервые в русском обществе открыто, горячо и бесстыдно обсуждаются «проблемы пола». Раскрепощение женщины упорно толкуется как защита ее права на «свободную любовь». Повесть Арцыбашева «Санин», впервые увидевшая свет в 1907 году, еще и в 1908-м, и в 1909-м продолжает вызывать открытые дискуссии, собиравшие толпы слушателей и участников. На театральных подмостках – его же драма «Закон дикаря» с тем же пафосом, в Петербурге театр Яворской ставит скандальную пьесу Ан. Каменского «Завтра», где героиня мечется между жестоким выбором: то ли отдаться кавалеру со скуки, то ли утопиться…

Прочитав «Санина», бедный Иван Владимирович Цветаев пришел в смятение и ужас; ему казалось, что своевольная, бунтующая по любому поводу Марина может наделать глупостей: вступить, например, в гражданский брак с каким-нибудь гимназистом. Неуклюже, намеками он пытался поговорить об этом с дочерью – и всякий раз предельно раздражал ее.

«Санинщину» Марина всей душой презирала; эта зараза просто не могла к ней прилипнуть.

Между тем в стране еще продолжались послереволюционные репрессии. Лев Толстой писал в Ясной Поляне «Не могу молчать!», Короленко на страницах «Русского богатства» публиковал гневные статьи. «Рассказ о семи повешенных» и «Иуда Искариот» Леонида Андреева вызвали настоящую бурю откликов в печати – так горячи были темы.

В недрах русской интеллигенции вызревала философия «Вех». Ставший впоследствии знаменитым, сборник выйдет из печати ранней весной 1909 года и объединит статьи виднейших русских мыслителей. В критике он вызовет бурный взрыв негодования, но – знаменательно! – в ближайшие же месяцы издание придется повторить несколько раз, так быстро оно раскупалось.

Даже спорившие сходились между собой в том, что в сборнике много нужной, хотя и горькой, правды, умных и ценных мыслей, сказанных вовремя и с благородным мужеством.

«“Вехи” можно бранить и нужно бранить, но необходимо прочесть», – писали газеты, и сходились в этой позиции почти все. Идеи, до тех пор разрозненно звучавшие в столичных гостиных, в статьях сборника получили смелую и талантливую разработку. Главный пафос состоял в развенчании «доктринерства, направленства, нетерпимости» русской интеллигенции, упорно провозглашавшей во второй половине XIX века приоритет общества перед личностью.

Позже Марина дружески сблизилась с виднейшими авторами «Вех» – Николаем Бердяевым и Михаилом Гершензоном.

Но что это за «взрыв бонапартизма», о котором вспомнила Цветаева, отвечая на вопрос анкеты?

Все началось с того, что прошедшей весной она впервые прочла по-французски пьесу Эдмона Ростана «Орленок» – о несчастном сыне Наполеона Бонапарта, восхитилась и решила перевести ее на русский язык. То был упорный многомесячный труд, подогреваемый не столько литературными целями, сколько влюбленностью в судьбу и личность юного герцога. Пожар увлечения горит в Марине всегда, не разбирая границ.

Уже год спустя, случайно услышав в книжном магазине пренебрежительные слова Валерия Брюсова, сказанные в адрес Ростана, она, едва вернувшись домой, пишет знаменитому мэтру письмо, и в нем – главный вопрос: «Неужели вы видите в нем только блестящего фразера, зная его бесконечное благородство, его любовь к подвигу и чистоте?»

Марина прочитывает о Наполеоне и его сыне горы книг, просматривает все альбомы, которые может достать.

(Мне довелось держать в руках толстый фолиант из ее личной библиотеки. Мелким шрифтом на французском языке – помнится, книга без картинок и даже виньеток! – в ней была изложена история боевых походов наполеоновской армии. Можно бы, кажется, на месте юной девушки, которой должны быть скучны подробности такого рода, только пролистать обстоятельный опус – и отложить в сторону. Но ничего похожего. Книга – вся! – испещрена карандашными пометами, сделанными характерным, рано определившимся цветаевским почерком. Все прочитано! Со скрупулезностью настоящего исследователя!..)

Сын Наполеона герцог Рейхштадтский («Орленок»). Портрет работы Т. Лоренса. 1820 г.

Прославленной французской актрисе Саре Бернар в ее последний приезд в Россию было уже шестьдесят четыре года. Рецензенты русских газет с большей или меньшей деликатностью писали о закате ее актерских возможностей, горевали об утрате некогда «чарующего» голоса, отмечали усталость актрисы и отсутствие творческого подъема на многих спектаклях. И публика проявляла сдержанность в приеме, но некоторый ажиотаж вокруг спектаклей все же был.

Наиболее восторженно принимала знаменитую актрису молодежь. Особенно проявилось это на последних спектаклях. «Орленок» шел в Москве в последний раз 27 декабря 1908 года. На следующий день давали спектакль «Дама с камелиями», а после него Сара Бернар уезжала прямо на вокзал. «Овации молодежи сопровождали великую артистку до выхода ее на подъезд, – писал рецензент «Московских ведомостей». – При громких криках толпы, тронутая приемом, Сара Бернар сказала: “Какая чудная молодежь, как я счастлива находиться в центре России, в Москве, великой столице, которую я посетила впервые еще в годы моей юности…”»

По мнению рецензента газеты «Речь», в этот приезд Сара сыграла Орленка иначе, чем прежде, – «не в барабанном стиле, а мягко и лирично». Рецензент находил даже, что спектакль прозвучал глубже и значительнее, чем сама ростановская пьеса.

Такого «Орленка» и такую Сару Бернар впервые и увидела пылкая и сострадательная московская гимназистка. Жалость к юному обреченному принцу соединилась с болевым сочувствием к закату звезды романтического театра – не желающей сдаваться годам актрисе.

«Бонапартизм» юной Цветаевой в эту зиму обнаруживал себя именно в таких одеждах.

Перевод «Орленка» она закончила весной 1909 года. Дала на прочтение двоим-троим близким людям. Перевод был горячо одобрен читавшими. И вскоре… уничтожен автором! Только потому, что Марина узнала: перевод уже существует, она не первая! Увы, цветаевского варианта «Орленка» уже никто не прочтет…

К гастролям Сары Бернар в России относится эпизод, о котором глухо и противоречиво рассказывала в старости Анастасия Цветаева. И не только рассказывала – записала в одном из изданий своих мемуаров.

Эпизод крайне значимый: о попытке самоубийства юной Марины. Анастасия Цветаева соотносила этот эпизод с гастролями театра Сары Бернар; будто бы именно на спектакле «Орленок» Марина попыталась застрелиться. Пистолет дал осечку. Вскоре после того, приехав в Тарусу на каникулы, она намекнула о происшедшем младшей сестре. Анастасия Цветаева называла при этом 1910 год. Но тут память ее дает явный сбой. Такая дата не стыкуется с гастролями Сары Бернар; последний раз актриса приезжала в Россию именно в 1908 году. Пасхальные каникулы тоже придется заменить на рождественские – и тогда все становится вполне вероятным.