Книга Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Иосиф Виссарионович Сталин - Михаил Мухин

Итак, в начале 1928 г. Сталин лично выехал в Сибирь, откуда стали поступать сигналы о кризисе в хлебозаготовках. Надо сказать, что Сталин избегал надолго покидать Москву, предпочитая руководить страной, не покидая столицы. В 1930-е годы он мог заехать в какой-то город по пути на юг, где он отдыхал на курортах, а в 1933 г. посетил Беломоро-Балтийский канал. За всю Великую Отечественную войну единственный раз посетил прифронтовую зону и трижды выезжал на международные конференции – в Тегеран, Ялту и Потсдам. Таким образом, длительная командировка в Сибирь в 1928 г. стала для Сталина событием знаковым – он хотел своими глазами увидеть ситуацию «на местах», перед тем как принять кардинальные решения. Три недели, которые Сталин провел в Сибири, были посвящены постоянным встречам с местным партийным активом, на которых высокий гость из Москвы постоянно настраивал партийцев на широкое применение карательного аппарата для обеспечения выполнения плана хлебозаготовок. Кулацкую «спекуляцию хлебом» следовало пресечь железной рукой, не останавливаясь на полумерах. Постепенно такой подход начал давать результат, в начале февраля Сталин писал в Политбюро: «Перелом в заготовках начался. За шестую пятидневку января заготовлено вместо обычной нормы 1 миллион 200 тысяч пудов 2 миллиона 900 тысяч пудов. Перелом довольно серьезный». Однако этот успех давался очень дорогой ценой. По сути, деревню захлестнул вал обысков и реквизиций. Сопротивляющихся крестьян нередко арестовывали. На обычную хлебозаготовительную кампанию, которая в основе своей все же представляла добровольную куплю-продажу хлеба, это походило уже очень отдаленно. Важно, что постепенно сталинский посыл на подмену добровольной продажи насильственной реквизицией начал проникать в партийную толщу. Общее настроение достаточно четко сформулировал один из уполномоченных по проведению хлебозаготовок: «Что это еще за бюрократизм? Вам товарищ Сталин дал лозунг – нажимай, бей, дави». Постепенно сталинские методы борьбы с кризисом хлебозаготовок начали распространяться на весь СССР.

Сталин и Горький. 1931 г.

Важно отметить, что Сталин изменил саму сущность политики страны в вопросе хлебозаготовок. Вместо уже привычной игры с «ножницами цен» он поставил во главу угла обличение антисоветской деятельности кулаков, «недобитой контры» и прочих врагов советской власти. То есть вместо экономической проблемы перед страной была поставлена задача сугубо политическая – сломить сопротивление внутреннего врага так же, как это было сделано с врагом внешним в годы Гражданской войны. Реквизиции иногда, в чрезвычайных ситуациях, применялись и ранее. Но теперь Сталин подвел под конфискацию хлеба законодательную базу – крестьян, отказывавшихся сдавать хлеб по государственным ценам, судили согласно действующему Уголовному кодексу по статье «спекуляция». Разумеется, с точки зрения юриспруденции это был полный абсурд, но зато такой подход превращал реквизицию из чрезвычайной меры в повседневную практику. Если же смотреть на вопрос глобально, то речь в масштабах страны шла фактически о сломе НЭПа как долговременной политики.

Молотов и Сталин на Красной площади 1932 г.

Разумеется, столь крутой политический вираж не мог не вызвать крайне напряженных споров в Политбюро. Фактически Сталин требовал от своих вчерашних соратников отказаться от позиции, которую они последовательно защищали от нападок «левых» последние годы. Кроме того, надо учитывать, что хотя прочие члены Политбюро и уступали по политическому значению Сталину каждый по отдельности, но совокупно они вполне были способны оспорить его влияние. Казалось, история встала с ног на голову. Вновь, как и в 1924 г., амбициозный вождь атаковал с «левых» позиций большинство Политбюро, требуя коррекции и ограничения НЭПа. Только тогда таким вождем был наркомвоенмор Троцкий, а теперь – генсек Сталин. Но вот эта разница между наркомом по военным и морским делам и генсеком и предопределила разный исход двух политических сражений. Начать разговор о последней схватке за власть в ВКП(б) при жизни Сталина надо с описания расстановки сил. Как говорилось ранее, к началу 1928 г. Сталин возглавлял группу политических деятелей, составлявших Политбюро, но большевистские лидеры, победившие последовательно «левую», «новую» и «объединенную» оппозиции, отнюдь не были бессловесными солдатами генсека, готовыми выполнять любой его приказ. Мы уже говорили, что в недрах коммунистической партии к концу Гражданской войны сложился целый набор группировок, ориентировавшихся на того или иного партийного лидера. Такие вожаки постепенно трансформировались из партийных «триариев», то есть особо надежных солдат партии, в партийных князей со своими «дружинами». Так вот, Политбюро к концу 1920-х годов представляло собой именно такое собрание князей. В этом смысле Сталин мог похвастаться разве что тем, что его «дружина» была самой многочисленной и хорошо вооруженной (в политическом смысле), но до полного единовластия ему было еще ой как далеко. По большому счету полностью в высшем руководстве СССР он мог рассчитывать только на секретаря ЦК ВКП(б) В. М. Молотова, наркомвоенмора Ворошилова, председателя центральной контрольной комиссии ВКП(б) Г. К. Орджоникидзе и наркома торговли А. И. Микояна. Все это были сталинские выдвиженцы, выступавшие под его знаменами еще со времен Гражданской войны. Причем даже они, к слову, не сразу перешли на точку зрения Сталина по поводу вектора дальнейшего развития Советского Союза. Но если старые соратники меняли свое мнение о НЭПе не сразу, то ряд видных партийных деятелей, сыгравших важную роль в политических баталиях 1924–1928 годов, новые веяния попросту отвергли с порога, объявив о недопустимости возрождения «левого уклона». К числу таких непримиримых следует отнести председателя Совнаркома (сейчас сказали бы – премьер-министра) А. И. Рыкова, наркома путей сообщения и заместителя председателя Совнаркома Я. Э. Рудзутака, главного редактора центральной партийной газеты «Правда» Н. И. Бухарина, председателя Всесоюзного центрального совета профсоюзов (ВЦСПС) М. П. Томского, секретаря московской партийной организации Н. А. Угланова, председателя ЦИК СССР (то есть в сегодняшней терминологии – спикера парламента) М. И. Калинина. Как видим, Сталину предстояло бороться с очень мощной группировкой, имевшей и административные рычаги, и влияние в партии, и опыт борьбы за власть.

Сталин с сыном Василием и дочерью Светланой. Середина 1930-х гг.

И тем не менее аппаратная мощь Секретариата продолжала оставаться абсолютным оружием. Да, не быстро, не сразу, но, капля за каплей, Сталин сокращал влияние своих оппонентов. Сторонники Рыкова и Бухарина переводились на менее значительные должности или удалялись на периферию. Некоторые, вовремя оценив перспективы, торопились отречься от прежних кумиров и заявить о своей преданности генеральному секретарю. В ряде случаев Сталину приходилось попросту прибегать к тривиальному шантажу. Так, в архивах департамента полиции были обнаружены документы о сотрудничестве с охранкой Калинина и Рудзутака. Документы были обнаружены – но не обнародованы. Думается, что именно в связи с этой находкой позиция Калинина и Рудзутака на переломе десятилетий резко изменилась. А с учетом того, что изменились взгляды не только этой пары, не исключено, что тот или иной компромат был предъявлен и другим партийным «князьям». Интригуя и действуя аппаратными методами, Сталину удалось организовать перевыборы в ВЦСПС и московской партийной организации, в результате чего Томский и Угланов лишились своих постов. Грубую политическую ошибку допустил Бухарин, посмевший встретиться с опальным Каменевым и рассказать ему о политической борьбе в недрах Политбюро. Запись этой беседы, сделанная Каменевым, попала к троцкистам, которые, равно ненавидя и Каменева, и Бухарина, с удовольствием обнародовали «крамольный» документ. В данном случае даже не важно, попала ли запись к троцкистам случайно или это была тонкая спецоперация ОГПУ, действовавшего в интересах Сталина, – в любом случае и Бухарин, и его сторонники были скомпрометированы. Теперь широкие партийные массы воспринимали бухаринцев как раскольников, которые за спиной Политбюро плетут заговоры, пытаясь договориться с разоблаченными оппозиционерами. Одновременно сталинские сторонники зашли с другой стороны. В середине 1928 г. начался полностью сфальсифицированный процесс против инженеров угольной промышленности, которых обвиняли в том, что они, дескать, будучи сознательными врагами советской власти и иностранными шпионами, всячески подрывали советскую угольную промышленность – готовили диверсии, принимали заведомо неверные технологические решения, короче – «вредительствовали». Так как арестованные работали в городе Шахты, процесс получил название «шахтинского». С шахтинского дела начался лавинообразный поиск «вредителей» и «агентов буржуазных разведок» по всей стране. Шпиономания постепенно приобрела черты всеобщей истерии. Важно отметить, что Сталин многозначительно предупредил – по мере развития социализма классовый враг по обе стороны границы будет усиливать свое сопротивление, и не исключено, что некоторые «вредители» уже проникли в партию. В 1929 – 1930-х годах, попав в полную политическую изоляцию, все политические лидеры антисталинской фракции были обвинены в «правом уклоне» и изгнаны из Политбюро. Позднее, во второй половине 1930-х, практически все они были осуждены вторично и казнены. Надо сказать, что далеко не все, кто поддержал Сталина в 1929–1930 годах, избежали впоследствии репрессий. Но вот те, кто в тот переломный момент выступил против, выжить шансов почти не имели.