Книга Прекрасная пленница - Этель Стивенс

– Вы должны побывать у меня. – Конраден ласково взглянул на юношу. – Немного позже у меня, быть может, найдется для вас дело.

Бастиньяни весело улыбнулся.

Берега канала скользили мимо, как проползающие змеи. Тунис приближался и, как все восточные города, утрачивал часть своей красоты по мере того, как, с сокращением расстояния, соскальзывало с него покрывало тайны. Но белизну свою сохранял незапятнанной – белые террасы и белые дома, казалось, возникали из самой синевы небесной. Местами вдруг вырастал минарет.

Пароход поравнялся, наконец, с набережной, и на борт вскарабкались носильщики всех мастей, в самых разнообразных и несложных одеяниях, но с обязательной феской на голове. Они атаковали пассажиров первого класса.

– До свидания, – сказал Конраден, протягивая Риккардо руку, – надеюсь, вы скоро выберете время, чтобы побывать у меня.

Бастиньяни смотрел ему вслед. Он не умел определить – влекло ли его к новому знакомому или отталкивало от него; но встретиться с ним еще раз, во всяком случае, хотелось.

Сходни не были еще спущены, и в надежде увидать кого-нибудь из своих родственников он с палубы стал рассматривать кишевшую на набережной толпу. Никого из семьи дяди он до сих пор не встречал. Кузену Сальваторе девятнадцать лет, они с ним ровесники, затем идет Джоконда, семнадцати лет, и Аннунциата, шестнадцати. Встретит его, вероятно, дядя.

Взгляд его случайно упал на верхнюю палубу. Там стоял его голубоглазый спутник, месье Конраден, и с ним высокий араб, очевидно, явившийся с берега. Араб был одет очень нарядно: бледно-голубой плащ, белый вышитый кушак и тюрбан из мягкого белого шелка. Риккардо бросилось в глаза, с каким достоинством держался этот человек. Но и Конраден от сравнения не проигрывал.

В нем были и властность, и какое-то особое благородство.

Сходни спустили. Риккардо вяло отстранил отельных комиссионеров, тучей хлынувших на пароход, и укрылся в тень. Солнце пекло немилосердно, хотя не было еще и восьми часов. Из своего укромного уголка он продолжал разглядывать толпу на набережной. К сходням проталкивался небольшого роста мужчина с исхудалым лицом, в панаме не первой свежести. Инстинкт подсказал Риккардо, что это его дядя Сицио. Мгновение спустя они пожимали друг другу руки и обнимались.

– Добро пожаловать, мой дорогой! Добро пожаловать! А багаж твой где?

Риккардо указал на свои скромные пожитки.

– Ахмед! Ахмед!

Араб в широких шароварах взбежал по сходням, схватил на плечи чемодан и понес его в таможню.

Таможенный офицер, перед которым поставлен был чемодан, вежливо раскланялся с ними, и чемодан снова очутился у Ахмеда на плече. Не было сделано никаких попыток осмотреть его.

– Как поживает синьор Роспиньи? – спросил Сицио Скарфи.

– Он у себя. Угодно вам пройти к нему?

– Нет. Но передайте ему, чтобы он зашел ко мне в контору сегодня вечером!

– Передам. – Таможенный офицер раскланялся.

– Как видишь, я на дружеской ноге с персоналом таможни, – кратко пояснил Сицио. – Роспиньи – сицилиец и друг нашей семьи.

При этих словах на лицо его набежала тень.

– Мы пойдем пешком. Нам недалеко. А в экипаже по кварталу Медина, в котором мы живем, не проехать. Это арабская часть города, зато там и дешевле и гораздо тише и чище, чем во французской. Кстати, и расстояние приличное от Малой Сицилии.

Риккардо вопросительно взглянул на дядю.

– Ты разве не слыхал, что в Тунисе есть «Малая Сицилия», специально сицилийский квартал. Вся сволочь, которой не удается выбраться в Америку, является сюда, черт бы ее побрал!..

Риккардо с любопытством посматривал по сторонам. Если бы не присутствие в толпе арабов, можно было бы подумать, что находишься во французском городе – те же бульвары, трамваи, деревья у тротуаров, столбы с объявлениями. Лишь отдельные фигуры арабов, да изредка женщина-узел, закутанная по самые глаза и переносицу в хаик, убеждали его в том, что он в Африке; отчасти – пальмы, но пальм сколько угодно и в Палермо.

Его интересовали женщины; они казались ему символом неизведанного, недостижимого, таинственного. Хотя те, что попадались навстречу, были, очевидно, стары и бедны. Он вспомнил разговор на пароходе.

– Я встретил на пароходе некоего месье Конрадена, он говорил, что встречал вас.

– Конраден? Никогда не слыхал такого имени. Француз?

– На француза не похож. Не знаю. Звал меня к себе.

Тревога мелькнула в глазах маленького человечка. Он тотчас овладел собой. Но Риккардо был наблюдателен.

– Ты уверен, что он не итальянец?

– Уверен. Он говорил по-итальянски с акцентом. А что?

– Не следует… Я хочу сказать… я на твоем месте не стал бы завязывать отношения с сицилийцами, за исключением наших друзей.

Риккардо не обратил внимания на эти слова, настолько он был поглощен тем, что видел. Европейский квартал кончился, и они сразу попали с Запада на Восток. Не могло быть сомнения в том, что неровные выбеленные стены составляют часть жилых домов, – за это ручались тяжелые двери, на которых медные шапочки вбитых в них гвоздей давали сложный и причудливый узор. Дверные молотки были увесистые, старинной работы. Немногочисленные окна, проделанные высоко над землей, прикрывались железными, выкрашенными в синий или зеленый цвет, решетчатыми ставнями. Тихо было кругом: не было на улице езды, а арабы-прохожие двигались бесшумно, вполголоса обмениваясь приветствиями. Риккардо вступил в новый мир – мир праздности, покоя и меланхолии. В воздухе носился странный, пряный запах, который он вскоре привык ассоциировать с кварталом Медина.

– Вот мы и дома, – сказал Сицио Скарфи, сворачивая с улицы Пяти Пальцев на более широкую и солнечную.

Перед ними выросла старинная, разделанная белыми и черными полосами мечеть. Извилистые улички разбегались отсюда во все стороны. Сицио остановился перед большой зеленой дверью, так же, как ее соседи, изукрашенной гвоздями, и постучал. Дверь открыла старуха, повязанная платком.

– Вот, Кончетта, синьорино – прямо из Джирдженти!

Кончетта присела и поднесла кончик платка к глазам.

– Святая Мария! На мать-то как похож! Я ведь ее выняньчила! Простите, синьор, как тут не заплакать! Прямо из Джирдженти, где я родилась и куда не попаду, наверное, больше никогда!

Риккардо расцеловал ее в обе щеки, отчасти для того, чтобы обрадовать старуху, отчасти для того, чтобы остановить поток ее речей.

– Я перестроил дом заново, – говорил дядя, когда они проходили ярко освещенным двором, окруженным колоннадой, такой же вычурной и черно-белой, как мечеть. – Джоконда настояла, чтобы во все комнаты проведено было отопление, как в отеле. По мне и жаровни достаточно, чтобы согреться зимой. Но я охотно потакаю моим женщинам, благо есть возможность.