Книга Таинственный Восток - Френсис Дэвис

— Да? — Драматическая пауза. — Ваш заказ, сэр? — У Роба были интонации загробного баса-баритона Уэллса. Он разговаривал с Эриком, но краем глаза наблюдал за Карен. Если он подмигнет, она рассмеется, она знала это и для верности так сжала кулачки, что ногти впились в ладони.

— Пусть закажет леди, — сказал Эрик. — Выберите за меня, Индира.

У Роба глаза полезли на лоб.

Карен сделала заказ. Горячие хатдогс с картофельным салатом и пиво для Эрика, свой любимый куриный суп для себя. Не вымолвив ни слова, не поведя бровью. Род записал заказ.

Эрик перегнулся через стол и прокашлялся. Потом сказал:

— Индира, я знаю, что вы найдете мои слова странными, но это правда. Вы первый человек, быть с которым для меня доставляет удовольствие впервые со дня моего приезда в этот город. Его глаза были такими искренними, такими ранимыми, что у нее сдавило в груди. Он потянулся через стол и взял ее руку, и все напряжение растаяло от этого сладкого, нежного пожатия. Такая простая вещь дотронуться до ее руки, но ей стало так тепло, она даже почувствовала головокружение. Карен обвела взглядом зал и, пожалела всех других женщин, потому что только ее руку держал Эрик.

Ее внимание привлекла смеющаяся парочка. Мужчина был интересен и смугл, его спутница стройная и светлая, как сама Карен, ее роскошные белокурые волосы спадали на плечи расплавленным золотом.

— Разве она не прелестна? — сказала Карен, кивнув в сторону пары. Знаменитая, нью-йоркская красавица.

Эрик проследил за ее взглядом. Потом многозначительно покачал головой.

— Слишком бледная, бесцветная. В ней нет вашего внутреннего огня.

— Но разве ее волосы вы не находите совершенно роскошными? Они похожи на пшеницу.

— Пшеницу? На солому! Никакого цвета. Она как мучной пудинг, ни вкуса, ни запаха. — Давление его руки усилилось. — Вот вы цвета золота, потемневшего от пламени, оттененного древней мудростью. Индира, я всегда мечтал, что полюблю такую женщину, как вы, индийскую женщину.

— Но я не индийская женщина, — сказала она, не подумав. — Я имею в виду, в смысле культуры. Я скорее американская женщина в индийском теле.

Эрик наклонился к ней, глаза его горели энтузиазмом.

— Да, да! Вот что так обворожительно в вас. Неожиданное сочетание двух Индир. Вы воплощаете абсолютную тайну, единство противоположностей — инь и янь. Вы, Индира, олицетворение моей мечты.

Подтекст этих слов вызвал у нее такое головокружение, что Карен вынуждена была закрыть глаза. Она чувствовала, как будто находится на краю крутого обрыва, и этот край осыпается у нее под ногами. Она попробовала ухватиться за спасительную банальность:

— Жизнь полна неожиданностей, все меняется. Мне кажется, ошибочно возлагать свои надежды на кого-то, кого вы совсем не знаете…

Он улыбнулся в ответ и сказал;

— Вы читали Китса? Помните «Падение Хипериона»?

— На самом деле, — призналась она пристыженно, — я никогда не подвигалась дальше «Оды греческой урне».

— Ките сказал: «Каждый человек, чья душа не прах, имеет видения». Это очень опасно, Индира, разрушать людские видения…

— Почему? — спросила она резко. — Все мечты когда-нибудь разрушаются, сталкиваясь с реальностью.

— Мечта создает свою собственную реальность, потому что она проистекает из самой могучей силы на свете — романтического воображения. Вы можете пытаться, но вы никогда не разрушите ее, если мечтатель действительно верит в нее. — Его глаза сверкнули страстной убежденностью, и Карен бросилась в них сломя голову, в ослепительном свободном падении.

Они шли вдоль Колумбус-авеню, ее коричневая рука в его большой светлой покоилась уютно, словно ядро орешка в свой скорлупе.

Когда он обернулся, выискивая разрыв в уличном движении, она обнаружила, что его шея сзади покрыта золотистым пушком и целой россыпью веснушек, и ее сердце почему-то беспричинно дважды вздрогнуло. К тому времени, когда они дошли до поворота, она поняла, что напевает про себя, и решила, что в старой песенке ошибка. Правильно петь так: «Солнечный свет становится тобой, он начинается с твоих волос».

Они брели, заглядывая в окна магазинов. Эрик своим глазом фотографа видел такие вещи, которые она раньше никогда не замечала: поток солнечных лучей, освещающий ворох старинной узорчатой ткани во всех оттенках — от лиловато-розового до клюквенного, поврежденную вывеску, на которой сохранилось слово «…затачиваем». Он заставляет меня чувствовать, подумала она. Он сам словно затачивает мою жизнь.

Из-за угла с диким воплем вылетел мальчишка на роликах и устремился прямо на них. Эрик мгновенно прижал ее к себе и прикрыл от налетающего сорванца. Тот, смеясь и кудахтая, промчался мимо, едва не задев их.

— Эти мальчишки совсем обезумели! — выдохнула она.

— Они всего лишь дети, — мягко заметил он. Жанни говорила, что Эрик похож на айсберг, но Эрик, который все еще прижимал ее к себе, защищал ее своим телом, который целовал ее и говорил, что она похожа на плод граната, этот Эрик был мечтателем. Она чувствовала твердую силу в державших ее так бережно руках и биение его сердца, пробивавшегося сквозь одежду, словно между ними не было вообще никакой преграды.

— Взгляните, — сказал он, освободив ее из своих рук и подтолкнув к витрине за ее спиной. — Они будут чудесно выглядеть на фоне ваших волос. — Эрик указал на пару тонко исполненных серег в виде гроздей крохотных золотых колокольчиков. — Вам нравится?

— Очень милы, — согласилась она.

— Хотите, я куплю их для вас? — Фраза прозвучала как вежливый вопрос, но по его тону Карен поняла, что он действительно намерен купить их.

— Вы не должны этого делать. Я не могу принять такой подарок. Это было бы не правильно.

Эрик почесал свой подбородок и спросил осторожно.

— Это нарушает какие-то традиции? Разве в Индии считается табу принять…

— О, нет. Просто я недостаточно знакома с вами, чтобы принять подарок такой стоимости.

— Но, Индира, мы оба знаем, что время относительно. Каждое мгновение содержит в себе и наше прошлое, и наше будущее. Кто может утверждать, что мы не знали друг друга в предыдущей жизни?

Она должна была признать, что этими словами он обезоружил ее.

— Пойдемте, — настойчиво сказал он и, положив руку ей чуть ниже талии, втолкнул в магазин. — Чудесно! — воскликнул он, когда она вдела серьги в мочки ушей. Одного взгляда в зеркало было достаточно, чтобы убедиться, насколько они шли к ее загорелой коже и черным волосам.

— Замечательно! — сказал он.

— Как будет по-датски «благодарю вас»?

— Так, — пробормотал он и легонько качнул золотые колокольчики, так что они зазвенели, — Tusind Tak.

— Tusind Tak, — повторила она и кивнула головой чуть-чуть, но достаточно, чтобы сохранить их нежный перезвон.