Книга Рейтинг лучших любовников - Светлана Лубенец

Ей было не больше двадцати, а накрашена она была так демонически, что у провинциала Антона сами собой полезли вверх брови. Ее блестящая помада была почти черной. Черными были и ногти, которыми она элегантно нажимала кнопки сотового телефона, видимо, играя в какую-то игру. Перегон от станции к станции был длинным. Девушку укачивало. Голова ее несколько раз откидывалась назад, но усилием воли юная особа возвращала ее в исходное положение, не без труда разлепляя серебряные веки с жестяными ресницами, и продолжала игру. В конце концов сон ее все-таки сморил, и она заснула, сильно запрокинув голову. Рот ее понемножку открывался и очень скоро превратился в черный провал, в бездонную воронку, окаймленную темной блестящей полосой помады. Антон почему-то подумал, что если бы на эту полосу села муха, то обязательно приклеилась бы, а потом была бы втянута в черную бездну организма девушки. Передернув плечами, Зданевич решил, что очень не хочет, чтобы его Люська так красилась и спала в метро, раззявив рот. Он бросил еще один взгляд на девушку и увидел, что рука с мобильником чересчур безвольно лежала на ее джинсовом колене. Экран голубовато светился. Черногубая красотка явно рисковала своим телефоном. Его очень просто вытащить из ее ослабевших пальцев.

На станции «Горьковская» в вагон зашло много народу, и плотная людская масса скрыла девушку от Антона. На подходе электрички к станции «Черная речка» толпа снова рассосалась, и взору Зданевича опять предстала девушка с запрокинутой головой. Она все так же некрасиво спала, рука по-прежнему безвольно лежала на колене, только телефона в ней уже не было. Антон подивился тому, что кто-то вынул его из пальцев девушки при всем честном народе. Неужели никто не видел? Или теперь у жителей Питера другой менталитет? Никто и ни во что не вмешивается? Город нравился Зданевичу все меньше и меньше.

Он подошел к дверям вагона на станции «Удельная», где на проспекте Энгельса жили его родители. Девушка все так же спала. Ее бок уже не поджимала объемистая сумка из синей джинсовки. Зданевич сочувственно вздохнул, вышел из вагона и сразу увидел ЕЁ… Нет! Конечно, это была не она. На рекламном щите молодая девушка держала в руках целую связку мобильных телефонов. Антон успел подумать о той черноротой девчонке из вагона. Вот бы ей один телефончик с рекламного щита! А потом он стал думать о НЕЙ. О своей первой любви. Ясноглазая девушка со связкой мобильников была очень похожа на ту, которую Зданевич изо всех сил старался вытравить из своих воспоминаний, и был уверен, что это у него получилось. На Московском вокзале он, правда, уже почувствовал некое беспокойство и даже понял, с чем оно связано, но старался не акцентировать на этом свое внимание.

Здесь, у рекламного щита, воспоминания накрыли его с головой и чуть не раздавили на гранитных напольных плитах питерского метрополитена. Сердце билось так, будто Антон в хорошем темпе пробежал метров четыреста. Он тяжело вздохнул, потер кулаком грудь в районе беснующегося сердца, привалился к холодной стене, поставив возле ног дорожную сумку, и задумался.

…Это случилось с ним в выпускном классе средней школы. Он собирался поступать в институт холодильной промышленности и был очень увлечен учебой. На девчонок принципиально не смотрел. Зная свою увлекающуюся натуру, понимал, что, влюбившись, не достигнет цели, которую поставил. Сначала – поступление в институт, а уж потом всякая любовь-морковь. Нет, он не превратился в сухаря или зануду. Он болтал с одноклассницами, говорил им комплименты, танцевал с ними на дискотеках, тесно прижимая к себе их уже вполне созревшие горячие тела, но к сердцу не подпускал. Все у него еще будет, только чуть попозже. Жизнь впереди – такая длинная!

Однажды после уроков Антон замешкался в школьном гардеробе, потому что никак не мог найти свою куртку. Он как раз чертыхнулся в адрес пропавшей одежды, когда к нему вплотную подошла одноклассница. Антон ничего от нее не ожидал. Он даже сказал ей что-то вроде: «Представляешь, куда-то куртка подевалась!» Девушка на это его заявление среагировала очень странно. Она обняла его за шею и осторожно, невесомо поцеловала в сомкнутые губы. Зданевичу показалось, что где-то рядом произошло короткое замыкание: погас свет, а его с одноклассницей осветил сноп огня, вырвавшийся из лопнувшей электрической проводки.

Антон очень обрадовался пропаже куртки. Если бы он ее сразу нашел, то давно уже ушел бы из гардероба, и ничего не было бы…

Он звал ее Дарой. Сначала назвал подарком судьбы, потом даром. Затем сказал девушке, что придумал новое женское имя – Дара. Оно вполне имеет право на существование среди таких говорящих имен, как Любовь, Лада. Девушка смеялась, радовалась новому имени и целовала его все так же осторожно и невесомо. Молодые люди вообще только целовались. Ничего другого между ними не было. Они могли молча часами сидеть друг против друга за столом, держась за руки и глядя глаза в глаза. Это была любовь. Самое сильное чувство, которое Антон испытал в своей жизни.

Он не насиловал себя, когда женился на Ольге. Он был необыкновенно счастлив, когда она родила ему сына. Он испытал щемящее до слез чувство отцовства, когда впервые взял на руки толстощекую Люську. Но все это было на порядок ниже тех ощущений, которые он испытывал в юности от невесомых поцелуев Дары.

Они почти никуда не ходили вместе. Даре почему-то нравилась таинственность их отношений, а ему нравилось все то, что нравилось ей. Он сидел на уроках, и его захлестывало чувство восторга от превосходства над одноклассниками. Они все суетились, кокетничали друг с другом, обменивались многозначительными взглядами и даже не догадывались об их поцелуях с Дарой. Они все только еще готовились к любви, а они с Дарой уже любили.

На удивление, Антон не стал хуже учиться. Любовь приподняла его над суетой, отсекла все лишнее и ненужное. Существовали лишь наука и девушка. Они были связаны между собой неразрывной нитью. Конечно же, он женится на Даре, но сначала должен поступить в институт, чтобы получить хорошую специальность, а потом приличную работу. Работа позволит ему зарабатывать большие деньги, которые он сложит к ее ногам. Его Дара не будет нуждаться ни в чем.

Все кончилось сразу после выпускного вечера. Дара так и сказала:

– Все кончено.

– Но почему? – не понял Антон. Он не чувствовал, что девушка к нему охладела. – Надеюсь, ты шутишь?

– Нет.

– И в чем же дело?

– Так надо.

– Кому надо?

– Всем нам.

– Мне – не надо! – хватался за соломинку Зданевич.

– Мы больше не будем встречаться, – упрямо твердила она, и больше уже никогда не подошла к телефону, когда он звонил, не выходила к нему из комнаты, когда он приходил к ней домой, молчала, если он, подкараулив ее на улице или в подъезде, пытался получить какие-нибудь объяснения.

– Все кончено, – это были единственные слова, которые она соглашалась произносить.

Антон не стал поступать в институт холодильной промышленности, куда уже успел подать документы. Он также не стал ничего объяснять родителям, которые чуть не рыдали под дверями его комнаты, умоляя пойти на экзамены.