Книга Оборотень - Таня Хайтманн

Отпраздновав свой тридцатый день рождения, она сосредоточилась на том, чтобы отдаться целиком и полностью улучшению своей карьеры и интерьера своих апартаментов, которые достались ей с немалым трудом. Всю нерастраченную энергию она собиралась вложить в свою семью, поскольку жила в том городе, где родилась. При этом довольно быстро стало ясно, что члены семьи не обязательно сблизятся, если будут проводить вместе много времени. А ее великолепные апартаменты под строгим руководством Карла превратились в ледяной дворец, в котором сама Мета ходила на цыпочках, потому что звук собственных шагов нервировал ее. Так что оставалась только карьера.

Мета энергичным шагом пересекла широкое фойе галереи и окинула взглядом полотна большого формата, на которых были в ядовитых цветах и дилетантской технике представлены сцена пробуждения и адский огонь. Как обычно, она с трудом удержалась от того, чтобы не вздрогнуть. Рядом с бронзовой скульптурой высотой по грудь она наконец обнаружила Еву, задумчиво царапавшую край сотового телефона.

Все лучше, чем царапать свои покрытые бежевым лаком ногти, сердито подумала Мета. Если Ева проглотит что-то из этого, придется прочищать ей желудок, чисто из соображений здоровья. Ее собственный желудок тут же отреагировал, потому что в нем еще с юности жила неспокойная совесть. Но что-то в Еве раздражало ее, вызывало обычно столь слабо выраженный негатив.

— Какой ужасно мрачный день… — сказала Мета, мимоходом касаясь плеча Евы, скорее в качестве попытки загладить собственные подленькие мысли. — Если сегодня к нам все же забредет интересующийся искусством человек, то он, наверное, будет в подходящем настроении, чтобы купить те жуткие картины из фойе. А Ринцо все продолжает клясться, что они великолепны.

Кислая физиономия Евы говорила о том, что она тоже не может улыбаться этому бесконечному дождю.

— Подобная интерпретация веры сейчас является очень актуальной темой — у Ринцо на такое нюх. Или ты собираешься утверждать обратное?

Мету так и подмывало сказать, что нюх Ринцо сильно опередил свое время. Причем настолько, что настоящее до сих пор не догнало его, хотя картины были выставлены еще несколько месяцев назад. Однако в своем теперешнем настроении Ева расценит любую шутку Меты как государственную измену меценату-интригану и даже может разболтать об этом всем на свете.

Поэтому Мета попыталась поднять другую тему:

— Вообще-то я хотела спросить, не смотрела ли ты фотографии акварелей той художницы с окраины. Мне интересно, как ты оцениваешь ее работы.

— Нет, еще не смотрела. — Ева потерла переносицу, словно внезапно почувствовала головную боль. — Послушай, акварели, окраины… Мета, ты здесь затем, чтобы продавать, а не находить новые таланты. Можно заниматься только чем-то одним: объяснять людям, почему они должны купить картину или сколько должны за нее заплатить, либо иметь нюх на развитие рынка искусства и, как следствие, талант привязать художника с большим потенциалом к галерее.

— Ты имеешь в виду, что меня хватает как, раз на то, чтобы доверять инстинкту Ринцо и выбивать деньги?

Мета, хотя и знала, что это не так, не смогла скрыть горечи в голосе.

Впрочем, Ева, похоже, ничего не заметила. Она пожала плечами и, открывая телефон, сказала:

— Ты отличный продавец, вот и гордись этим. А еще ты умеешь организовывать великолепные вернисажи. Этим ты тоже можешь гордиться.

Это прозвучало как оскорбление. Но Ева уже с головой погрузилась в телефонный разговор, так что Мете не пришлось высказать свое мнение. Предоставленная самой себе, она принялась рассматривать бронзовую фигуру, представлявшую собой непристойную копию «Давида» Микеланджело: у этого слишком маленького человечка только одно место было пропорциональным. Либо Ринцо рассчитывал на, покупателей с искаженным чувством юмора, либо на тех, кто ничего не понимает в скульптуре, потому что работа была выполнена крайне грубо. Впрочем, Мета подозревала, что скульптор настолько исказил форму именно потому, что не мог сделать лучше.

Одна мысль об этом граничила с ересью, и она автоматически услышала в мыслях голос Ринцо:

— Конечно, можно говорить о том, что искусство ремесленников снова в моде, но ведь в центре всегда стоит идея. И эта идея гениальна: кто при виде Давида не размышлял о величине его самой лучшей части?

Впрочем, Мете не очень хотелось вести эту дискуссию. Имя Давид щекотало ей язык, и она поймала себя на том, что негромко произносит его. К счастью, Ева все еще разговаривала по телефону, так что этот всплеск девичьих чувств прошел для нее незамеченным. Тем не менее щеки Меты вспыхнули, и она решила ретироваться в туалетную комнату, чтобы проверить, не испортила ли она себе макияж.

В обрамленном черным мрамором зеркале она увидела на удивление юное лицо с сияющими зелеными глазами. Глазами, которым хотелось приключений. То есть совсем не того, что Мета запланировала себе на будущее. Ее тело охватил жар, бороться с которым она была не в силах. Она сняла лодочки, наслаждаясь прохладой, когда босые пальцы коснулись мраморного пола. Нужно срочно заземлиться, это однозначно.

Она поспешно вымыла руки и поправила прическу так, что получился идеальный «боб». Потом расправила складки на платье. Контрольный взгляд в зеркало подтвердил, что дама из галереи вернулась: все сидело безупречно, на лице — ни следа волнения. Впрочем, хватило одной мимолетной мысли о Давиде, о том, как он брился перед запотевшим зеркалом, и ее уголки губ, словно по мановению волшебной палочки, растянулись в улыбке. Это было нехорошо.

И как раз в тот момент, когда Мета хотела выйти, голос Евы заставил ее вздрогнуть:

— Не тот вход, господи!

Мета выглянула в фойе, где Ева строевым шагом неслась к посыльному. Но в отличие от своих коллег тот не втянул голову в плечи. Вместо этого он продолжал идти к ней, так что Ева с разгону едва не налетела на него. Он вручил ей завернутый в коричневую промокшую от дождя упаковочную бумагу пакет, очертаниями напоминающий вставленное в рамку полотно.

На мгновение Мета испугалась, что это какой-нибудь наивный художник, решивший представить свою работу. Этот тип жертв Ева любила еще больше, чем посыльных. Исключительно от смущения Мета остановилась и с облегчением поняла, что отсюда не слышно ни слова из разговора, который вели Ева и жертвенный агнец.

Она размышляла над тем, не подняться ли бесшумно по лестнице, которая вела в верхние выставочные залы, когда мельком увидела лицо мужчины в фойе. Она инстинктивно отступила на шаг, чтобы спрятаться за дверью. Там стоял промокший до нитки Давид в бейсбольной кепке на голове и в потрепанной кожаной куртке и отказывался преклонить колена перед Евой. Несмотря на высокие каблуки, той пришлось запрокинуть голову, чтобы возмущенно сверкать на него глазами.

Внезапно Ева повернулась и указала на бронзовую статую, рядом с которой недавно оставила Мету. Оба какое-то мгновение смотрели на покинутое место. Когда Давид попытался вручить пакет, Ева демонстративно скрестила руки на груди. Она даже слегка откачнулась, чтобы наказать его за дерзость. Но когда она хотела просто пройти мимо, он схватил ее за руку.