Книга Кодекс - Лев Гроссман

В двенадцать лет с ним каждый день занимался после школы профессор из Баудойна[7], он ездил в Бостон, в Нью-Йорк, а однажды совершил волнующее путешествие на турнир в Лондон. Он получил национальный разряд, и шахматные трофеи занимали в его комнате целую полку. Один его вид — уже высокого, бледного, как белый слон, очень прямо сидящего за доской — вселял страх в сердчишки его малолетних противников.

К тринадцати годам все это кончилось. Талант Эдварда испарился, как роса, на суровой заре половой зрелости, безболезненно, чуть ли не за одну ночь, — и хотя у него сохранились ясные воспоминания о блужданиях по сверкающим коридорам разума, дверь в заветный чертог захлопнулась наглухо, серебряный ключ пропал, и тропа заросла так, что и не найти. Он потерял свой разряд, а матчи превратились в серию политых слезами ранних сдач. Порой он ловил на себе взгляды родителей, недоумевавших, что такое стряслось с вундеркиндом, который некоторое время был их сыном.

Но несмотря на слезы и озадаченность родителей, в глубине души Эдвард не чувствовал себя несчастным от утраты своего дара. Тот ушел столь же загадочно, как и проявился. Эдвард скучал по нему, но ведь он никогда не считал его своей собственностью — он смотрел на себя как на носителя, временного опекуна, ничего больше. Потеря не ожесточила его. Он лишь желал утраченному дару удачи, куда бы ни улетел тот на своих невидимых крыльях.

Случалось, однако, что он оглядывался на годы своего вундеркиндства с ностальгией. Впоследствии он ловил себя на попытках вернуть то ощущение не стоящего усилий мастерства и легкой безмятежности, которое испытывал за шахматной доской, вернуть чувство своей особенности и предназначенности для чего-то лучшего. Он искал это в школьных занятиях, в спорте, в сексе, в книгах, а много позже даже в своей работе у «Эсслина и Харта».

Искал, но искомого так и не обрел.

Проснулся он все на том же диване. Снаружи стемнело. Эдвард сел и снял галстук, сильно помявшийся от лежания.

Два окна отсвечивали розоватым сиянием уличных фонарей. Квартира Эдварда, длинная и узкая, повторяла форму дома в Верхнем Ист-Сайде, где она занимала последний этаж. Вся она, так сказать, представляла собой одну большую комнату: гостиная, расположенная по фасаду, постепенно переходила в кабинет, за ним следовала кухня-чуланчик, далее шли тускло освещенная спальня и непропорционально пышная ванная. Эдвард мог позволить себе жилье вдвое больше этого, но у него никогда не хватало времени подыскать его себе, да и зачем? Он и тут-то почти не бывал. Кондиционер сломался еще прошлым летом, а он так и не удосужился наладить его.

Красные трапецоиды на электронных часах показывали 9:04. Эдвард встал и подошел впотьмах к письменному столу, расстегивая на ходу белую рубашку. Спать ложиться было рано, но он не испытывал желания заняться чем-то еще. Зевая во весь рот, он подобрал сброшенный пиджак с пола и нащупал во внутреннем кармане твердый конверт, подарок Зефа. Он достал его. Зеф написал на конверте печатными буквами:

ЭДВАРДУ, КОТОРОМУ ВРЕМЕНИ ДЕВАТЬ НЕКУДА

Эдвард вытряхнул диск. Никаких обозначений — поди разберись, где у него оборотная сторона. Эдвард наклонил его к свету, и две радужные спицы побежали друг за дружкой вокруг центрального отверстия.

Эдвард вздохнул. Его коллега Стюарт, на пару лет моложе его, а стало быть, уже взрослый, держал в офисе «Геймбой», без которого не мог обойтись. Он играл везде — на совещаниях, говоря по телефону, у поилки с водой и на заднем сиденье лимузина. Стюарт и его красный «Геймбой» служили в офисе предметом шуток, но Эдварда это не забавляло. Ему внушало отвращение лицо играющего Стюарта — устремленный в одну точку взгляд и полуоткрытый рот, как у дебила, решающего задачу по арифметике. Он поклялся, что если когда-нибудь увидит «Геймбой» в присутствии клиента, то выкинет его в окно.

Но деваться некуда. Надо хотя бы посмотреть, что это за игра. Зеф обязательно спросит. Эдвард нашарил под столом выключатель компьютера, зевнул, потянулся и вставил игру в дисковод. Программа, назвавшаяся «imthegame.exe», попросила разрешения на установку. Он разрешил. Несколько долгих минут программа распаковывала и копировала на его жесткий диск серии колоссальных файлов, располагаясь и обживаясь. Под конец на рабочем столе компьютера появилась новая пиктограмма, и Эдвард дважды щелкнул по ней.

Экран почернел, и динамики затрещали от зловещего статического разряда. Жесткий диск закудахтал, точно курица, собирающаяся снести яйцо. Так продолжалось с минуту. Эдвард снова посмотрел на часы — половина десятого. Можно еще успеть на вечеринку к Джо Фабриканту, если захочется. Лампа на письменном столе образовала островок света в темной квартире. Эдвард оперся лбом на ладонь.

Компьютер тем временем очнулся, и на черном экране появились белые буквы:

ОДИН ИГРОК ИЛИ НЕСКОЛЬКО?

Эдвард выбрал ОДИН, и показалась новая надпись:

СДЕЛАЙТЕ ВЫБОР:

МУЖЧИНА

ЖЕНЩИНА

Эдвард моргнул. Довольно интимный вопрос, верно? Он подумал, не соврать ли, и щелкнул по слову МУЖЧИНА.

СДЕЛАЙТЕ ВЫБОР:

СУША

МОРЕ

РЕКА

РЕКА, выбрал он.

ВЫБЕРИТЕ ВАРИАНТ:

ЛЕГКИЙ

СРЕДНИЙ

ТРУДНЫЙ

НЕВОЗМОЖНЫЙ

Он как-никак в отпуске. ЛЕГКИЙ.

ВЫБЕРИТЕ ВРЕМЯ:

КОРОТКОЕ

СРЕДНЕЕ

ДОЛГОЕ

КОРОТКОЕ, ответил он.

Компьютер снова заныл и защелкал, а потом затих. Экран опять погас, и надолго — Эдвард уже подумал, что программа зависла, и собрался ее удалить, но тут компьютер забился в судорогах с новой силой. Эдвард медлил, держа руки над клавиатурой. Экран просветлел.

Сначала Эдвард подумал, что перед ним цифровая фотография. Картинка была поразительно реалистичной — он точно смотрел в окно на другой мир. Зеленый свет падал между стволами деревьев, тонких берез и осин. Легкий бриз шевелил листочки. За рощицей виднелось открытое место с зеленой травой.

Эдвард на пробу подвинул «мышь», и точка его зрения переместилась вбок, как кинокамера. Направив ракурс вниз, он увидел усыпанную листьями тропинку. Он вернулся обратно, к небу. Оно было голубое, и одинокое облачко, белое и пушистое, таяло в нем, как капля молока в луже воды.

Эдварду пришло в голову, что Зеф так и не позвонил ему насчет той вечеринки, да и адрес он не запомнил. Теперь они, наверно, уже там, поддали как следует и треплются. Он пошел в кухню и налил себе холодного красного вина из наполовину полной, стоявшей в холодильнике бутылки. Холодное вино хорошо пить в жару.

С игрой творились какие-то чудеса, Образы струились совершенно гладко, без мультипликационных заминок и подскакиваний. Интенсивная, гиперреальная палитра красок вызывала в памяти предгрозовые пейзажи, и все детали прорисовывались с необычайной четкостью. Эдвард видел на ближней ветке листок с откушенным неровным полукругом по краю. Это напоминало не столько кино, сколько ожившую картину старого мастера.