Книга Дознаватель - Наталия Кабакова

Она замолчала.

– Плохо я объясняю. Наверное оттого, что сама толком не соображу, что со мною тогда происходило. Нет, сейчас понимаю, что дурой была. Начни лечиться раньше, не провела бы здесь полгода. Получается, от моих страхов всё только хуже вышло. Никому никакой пользы это не дало.

Она замолчала на секунду, потом воскликнула:

– Ох, и глупа же я была!

Некоторое время Вера сидела нахмурившись. Однако не в ее характере было долго унывать. Вскоре она заулыбалась, хихикнула в кулак, и наш разговор перешёл на какие-то мелочи, которыми пациенты любят делиться друг с другом. Он выходил пустым, ничто более не мешало мне размышлять. Я попыталась припомнить: доводилось ли мне так сильно чего-либо бояться? Раньше, совсем давно, я, как и все, опасалась остаться без денег, задолжать, попасть в аварию или, как моя соседка, тяжело заболеть. Это все обычные страхи, присущие каждому и довольно банальные.

«А Вера разве не банальна?»

Я мысленно пожала плечами. Вопрос риторический. Все мы похожи и в то же время индивидуальны, а грань часто настолько стерта, что может показаться, будто ее и нет. Меня смутило иное. Оказывается, после встречи с Францем, я перестала бояться вовсе. Утратила чувство самосохранения, без которого не выжить в социуме. Наверное, когда во мне умер страх, окончательно погибла и моя жизнь.

* * *

После обеда меня вызвали к врачу. Дурные предчувствия, накопившиеся за утро, принялись воплощаться с того момента, как санитарка вкатила в палату никелированную тележку с едой. Раздражение накатило лавиной. Начать хотя бы с несоленой, безвкусной, неаппетитной пищи, которую подмывало выбросить в окно. Овощной суп был отвратителен. Я проглотила всего две ложки и решительно отодвинула тарелку. К запеканке из брокколи не смогла притронуться вовсе. Ни ее вид, ни запах аппетита во мне не возбуждали. Даже отковырнуть кусочек вилкой было, пожалуй, сродни настоящему подвигу.

Деловитая медсестра, забежавшая на раздачу лекарств, укоризненно покачала головой и приняла мой поднос. В руках она держала пластиковый чемоданчик с множеством ячеек, который предварительно поставила на мою тумбочку. Ячейки, как я заметила, были тщательно промаркированы. В них были разложены лекарства, предназначенные для больных. Метки облегчали сортировку и не позволяли перепутать назначения врача. Убедившись, что мы приняли свои таблетки и микстуры, сестра подхватила ящичек и направилась к дверям. Покидая палату, она сообщила, что меня ожидает доктор.

Какая-то ужасная неведомая сила, непреодолимая, пугающая, сдавила мне сердце, как бы кулаком выбила из легких воздух. Болезненная игла пронзила грудь. Я громко застонала. Медсестра подскочила, взволнованно оглядываясь на монитор. Только тогда я поняла, что рукою ухватилась за больничную пижаму, что была надета на мне, раздирая материю ногтями. Со своей кровати на меня испуганно глядела соседка. Мой неожиданный приступ, похоже, сильно ее напугал. Пухлая ладонь Веры судорожно прижалась к необъятной груди, а глаза стали, пожалуй, раза в два круглее.

– Чего вы на меня уставились? – огрызнулась я, ещё не понимая толком, что произошло. Действуя скорее по инерции, чем по здравому разумению, я сделала попытку встать: – Уже иду.

– Вам необходимо прилечь, – холодно возразила медсестра. – Я сообщу лечащему врачу о вашем состоянии, и мы наметим другое время. Да лягте же!

Ее сильные руки прижали мои плечи к подушке, не давая приподняться. На внешней стороне ладони красовалась красная татуировка с цифрами серийного номера. Символ принадлежности к медицинским роботам.

Я возмутилась.

– Черта с два! Я пойду сейчас!

Сознаюсь, идти не хотелось. Что-то словно удерживало меня, приковывало к койке. Наверное, так часто случается в жизни перед главными поворотными моментами. Неважно к худшему предстоящие перемены или лучшему. Привычное кажется надежней, а потому оно неизмеримо дороже нашему сердцу.

– Вот, выпейте это, – велела медсестра и приготовила мне пластиковый стаканчик с темной жидкостью, пахнущей сладким сиропом. На вкус жидкость оказалась терпкой. Я скривилась и получила порцию воды.

– Думаю, вам всё же лучше полежать, – участливо настаивала сестра.

– Ни за что! – заупрямилась я.

Терпеть не могу, когда меня жалеют! Ненавижу покровительственный тон! Воспитательница в детдоме часто повторяла мне, что строптивость не лучшее из человеческих качеств, и ее необходимо четко отличать от настойчивости, той движущей силы, без которой невозможно развитие. Однако победить природное упрямство мне так и не удалось. Вот и сейчас из одного только желания идти наперекор, показать свой норов, я была готова упорно настоять на своем.

Едва медсестра ушла, я села, спустила с кровати ноги, засунула их в куцые больничные тапочки на бумажной подошве и, держась то за мебель, то за стенку, направилась искать кабинет лечащего врача. Странно, но буквально шагов через пять я так устала, что едва не грохнулась на пол. Дышать было трудно, ноги дрожали, выступила липкая испарина, почему-то заболели зубы. Потом внезапно стало отпускать. Подействовало лекарство. Спустя минуту у меня уже было достаточно сил, чтобы идти дальше, хотя колени все еще продолжали дрожать.

* * *

Первое, что бросилось мне в глаза, когда я отыскала нужную дверь – это я сама. Вдоль всей стены от пола до потолка тянулась зеркальная стена, выложенная плитками примерно сантиметров двадцать на двадцать. Квадратики плавно переливались нежными пастельными тонами, одновременно отражая происходящее вокруг. Они то образовывали одноцветное панно, то мозаику удивительных узоров. Такие электронные «чудо-калейдоскопы» недавно вошли в моду. Их устанавливали едва ли не в каждом офисе. Не меньшей популярностью они пользовались и в домах обывателей.

Дело, конечно, было не в самой зеркальной стене, а в моем отражении. Настолько пугающем, что я невольно отпрянула. На меня глядело худощавое лицо с синюшными губами, полубезумными глазами и бледной прозрачной кожей. Этим монстром была я сама, и мой вид был непригляден.

Мучительно захотелось «малинки». Так мы нежно называли разрешённый к массовой продаже синтетический наркотик, на котором фармацевтические компании зарабатывают самые крупные свои барыши. Его выпускали с добавлением фруктового или ягодного ароматизатора, чаще всего малинового. Он помогал мне достойно справляться с самыми трудными жизненными ситуациями. После приема препарата внутрь возникает эйфория, подъем умственных и интеллектуальных способностей. Затем приходит покой. Действие продолжается около четырех часов. Как на грех одежду и сумочку отобрали, а до аптеки нужно было ещё добраться, да и денег у меня на руках не имелось. Все эти житейские мелочи требовали определённых действий и времени, чтобы их совершить. Не возвращаться же, наконец, обратно в палату. Потому я решила вздохнуть поглубже и просто открыть перед собой дверь.

Так я и поступила…

* * *

Кабинет показался мне безликим. Факт совершенно логичный, учитывая отсутствие постоянного хозяина. Сразу несколько врачей пользовались им попеременно. Добротный книжный шкаф скорее был данью уюту, который, так и не возник, нежели насущной необходимостью. Ярко-зеленые пластиковые стулья казались здесь нелепыми и вульгарными. Кожаный диван, добротный, солидный, стоял у стены. На подоконниках в ряд примостились живые растения в аляповатых глиняных горшках. Из медицинского оборудования в кабинете находился только портативный сисиэр с эмблемой госпиталя.